Не будучи философом, я вынужден размышлять только над собственным мышлением, его опытом и ссылаться на немногочисленные философские авторитеты, мне доступные. Именно этим определяется нетрактатность данной работы, ее прихотливая и необязательная извилистость, возможная непонятность и даже естественное отторжение, несогласие любого читающего: пусть так, это даже неплохо, ведь отторжение и неприятие могут породить свои мысли и смыслы, свой поток дискурса, который оторвет человека от чтения и толкнет к изложению своей позиции – пожалуй, это будет лучший результат, какой только можно пожелать себе.
Топика, онтология, логика
В методологической традиции, после годичного обсуждения «Топики» Аристотеля, некоторыми принято считать, что топика предваряет собой разворачивание логики и онтологии и это разворачивание приводит к формированию ситуации – антонимному синониму: если топика есть безмасштабное и предельно неописуемое, неограничиваемое место, некий неструктурированный хронотоп, то ситуация есть концентрация этого хронотопа до координатно точного «здесь и теперь» со всеми входящими в нее позициями, связями и отношениями между этими позициями.
Онтология и логика задают путь движения от топики к ситуации, при этом логика формирует направление движения, а онтология – его содержательное наполнение.
Рефлексия и онтология
Онтология зарождается в рефлексии своей неуместности, ненахождения своего места, в сущности – в пустоте, где ни верха ни низа. И чем неопределенней эта пустота, чем глубже и откровенней погружение в нее, тем, кажется, больше шансов на результативность онтологических потуг. Строго говоря, надо впасть в очень сильное отчаяние от своего падения – куда? – надо потерять сознание, хотя бы ненадолго, чтобы вспыхнуло самое первое онтологическое озарение. Мне кажется, философско-поэтический гений и подвиг Ф. Ницше заключался именно в этой многоразовой практике отчаяния, которое многие считали безумием, да оно и было безумием – опасным, но небесплодным.
И вот именно в этом месте возникает дерзость возражения Пармениду, отождествлявшему бытие и мышление (все мыслимое бытийствует, все бытийствующее мыслимо), Платону (бытие есть совокупность идей) и Гегелю (рефлексия есть связь бытия с понятиями).
Это возражение строится на различении бытия и существования.
Бытие грамматически есть инфинитивная форма истинности, и не просто истинности, а исключительной истинности, истинности, исключающей любую другую, истинности одного и единственного мира. Бытие – состояние, но не процесс, при этом – состояние и совершенное и несовершенное, таящее в себе имперфектность и перфектность. Бытие топично.
Существование (от множественного числа третьего лица глагола «быть» в настоящем времени «они суть») – пребывание во множественной истинности, истинности многих миров, пребывание в настоящем, как бы ни несовершенно оно ни было. Существование ситуативно и процессуально.
Бытие есть топическое пребывание в мире, одинокое, единственное, существование признает твою неодинокость в мире и неодинокость миров. Путь от бытия к существованию, к бытию по сути бытия, начинается и продолжается в рефлексии. Собственно, только в рефлексии и идет процесс осознания своего существования в бытии, а без рефлексии человек неизбежно впадает в слепую веру. Вера зрячая – рефлексивные остановки и задержки, сомнения и впадания в ересь или неверие или безверие, неизбежные в процессе прозрения.
Мы рождаемся слепыми.
Онтологически, принципиально слепыми, как тот Принципиальный Крот из беседы Фомы Аквинского и его учителя Альбрехта Великого.
И если мы рождаемся прищурившимися, то так прищурившимися умираем: нам не нужен процесс открывания глаз, ибо в нем нет ничего нового для нас, мы и так, пусть слабо, но что-то видим.
Вот с этим прищуром и не хочется мириться.
Онтики и онтология
Мир не распахивается перед нами.
Мы собираем его по крупицам, называемым онтиками – фрагментам неизвестной для нас картины мира. Это совсем непохоже на лего – детскую игру по собиранию разноцветных и разноформенных кусочков по уже имеющемуся изображению.
В лего мы играли в системе образования, где наши учителя, прищурившиеся, а потому кажущиеся себе и нам хитрыми, складывают привычными руками и методами мировоззрение, одно на всех.
Потом мы начинаем строить сами.
Или – не начинаем.
И так как мы не знаем, какова она будет наша картина мира, то мы никогда не знаем не знаем, закончили ли мы ее.
Нас гложат сомнения в ее законченности и совершенстве.
Неправильно: меня гложат сомнения в ее законченности и совершенстве, а про остальных я ничего не знаю. Но – пока сомневаюсь, еще живу надеждой досложить ее до конца.
Онтология и онтологическое понимание
Онтология – незнаниевая структура. Даже так называемое естественно-научное мировоззрение – надзнаниевое сооружение. Строго говоря, знания – лишь фундамент, один из фундаментов и мировоззрения и онтологии. Можно ведь быть и, подобно Сократу, глубоким невеждой в большинстве наук, но пребывать в мудрости и совершенной, гармоничной простоте онтологии. Это возможно, в частности, если картина мира зиждется на этических основаниях – и тогда все ясно и понятно. Иисуса, Достоевский, Толстой – вот примеры этически обоснованной онтологии. Сюда же можно добавить Сократа, Будду, многих святых и славных, уверенных, что отделение света от тьмы – дело Божие, а Добра от зла – человечье.
Онтологическое понимание – самое возвышенное и вместе с тем самое ясное и простое, оно, кстати. Не требует рефлексии – рефлексия включается, когда испытывается недостаточность понимания или есть сомнения в своем понимании, когда убеждаешься в большей глубине понимания другого.
И не есть ли процесс понимания одновременно и процесс образования онтологии? Ведь в непонимании или недопонимании возникает рефлексивная пауза, заполняемая недостающим онтологическим материалом. И, если бы не было непонимания, то не было бы и рефлексивных пауз и самого онтостроительства.
Онтологические выражения: язык, знак, символ
Онтология не требует непременного своего выражения, особенно вербального выражения: язык наш слишком убог и несовершенен для этого. Но живопись и иконопись, но музыка, но поэзия и песня – они для того и существуют, чтобы выражать наши онтологические настроения и переживания. Символизм искусств, их распростертость над обыденностью бытия, знаковость смыслов, создаваемых и порождаемых в искусствах – жесты онтологической работы, жесты существования: музыкант не отрицает существования других – музыкальных и немузыкальных – миров, но сочиняемой или исполняемой им музыкой заявляет и о своем существовании, о вхождении в некую ситуацию коммуникации, заполненную теми, с кем он общается, здесь и сейчас.
И если ему удается преодолеть путы презенса, то он, погруженный в несовершенный презенс, имеет шанс прорваться в совершенное бессмертие и вечность.
Онтология: реальность и действительность
Реальность есть совокупность идей, доступных и освоенных в мышлении. И так как каждый осваивает в мире идей свое, уникальное пространство, то и реальность у каждого своя. Реальность – другими словами – идеализированный и тем присвоенный каждым мир вещей. Мы приватизируем мир, но это не значит: мы забираем его у кого-то другого, у соседа, предшественника или потомка. Этот мир остается доступным для всех. Слушая музыку, мы понимаем ее и чувствуем иначе, чем ее творец, но ведь мы не отнимаем ее у творца. Мы просто множим миры и онтологии, мы даже можем обмениваться, если нам это зачем-то нужно, своими онтологическими представлениями, онтиками, онтопредположениями и догадками. Мы обогащаем общий мир своими мирами.
И мне кажется, одна из целей нашего существования в этом: отдать миру идей раскрашенную нами картинку, бывшую до нас бесцветной и безымянной.
А действительность? А что – действительность?
А действительность – тем, кому рисовать некогда, кто действует и строит логику своих действий…
