Классическое пространство однородно, изотропно, непрерывно, безгранично и бесконечно. Оно очень похоже на ничто и буддистскую Пустоту. Оно идеально для заполнения чем угодно – от ерунды до Бога. В нашем сознании оно, пространство, существует в своей классической версии и это нас сильно утешает в нашей жизни и наших горестях.
Современное, релятивистское, представление о пространстве много сложнее: оно находится в одной координатной системе со временем, оно неоднородно и в зависимости от размещения в нем масс гравитации, его безграничность и бесконечность относительны и зависимы от приближения либо удаления от скорости света.
Хоть немного, но мы убыстряемся – мы не только преодолели скорость прямоходящего (5 км\час), но и достигли второй космической скорости, а в своих ускорителях научились разгонять разные малосуществующие частицы до околосветовых скоростей.
Мы не только открыли релятивистские свойства пространства-времени, мы своей физической жизнью приближаемся к этому континиуму. Точно также мы поступили и со Вселенной – мы не только отказались от классической космогонии в пользу сильного антропного принципа, но и живем теперь по законам этого принципа. В этом отношении наша цивилизация абсолютно аутична: мы живем в мире, в котором хотим жить.
Впрочем, еще Аристотель, обсуждая «хорион» (пространство), утверждал, что за пределами семи сфер, составляющих его, времени нет. Первый физик пророчески предугадал релятивисткую физику современности, хотя его геометрические представления о пространстве были весьма примитивны. Для эллинов пространство сплющивалось до двуразмерности, до плоскости. Справедливости ради, необходимо также добавить, что Аристотель выделял еще одну координату пространства, принципиально недоступную мышлению и деятельности, направленную внутрь себя (то, что много позже Кант назовет «вещью в себе»). По этой координате пространство и все вмещаемое им обладает самообернутостью и полной скрытностью от нас. Пространство, мир и мы в нем по этой координате непознаваемы, неразличимы и загадочны навсегда.
Мы существуем одновременно в двух пространствах: видимом социо-культурном и пронизывающем его невидимом универсумально-духовном, согласно Кьеркегору и мистам всех времен. Это – не только основание существования сакральной географии, это – признание духовности нашего мира и нашего существования как его доминанты.
В географии имеется три основных интерпретации пространства: территория (и акватория), ландшафт и среда.
Территория (и акватория) – пространство действий, деятельностей, географическая действительность, плацдарм вмещения и размещения человеческой активности. Территория является объектом проведения искусственно-технических границ смен действий и действительностей, районирования.
Среда – реальное пространство. Географическая среда принципиально неразрывна и не рассекаема. Обсуждать среду без субъекта этой среды невозможно. Мы как субъекты среды – всего лишь центрация нашего сознания: «Человек – это природа, которая познает сама себя» (Гете).
Ландшафт (естественный, естественно-искусственный, искусственно-естественный, искусственный) – идеализированное, модельное пространство, сообразное теоретическим представлениям. Границы ландшафтов носят объективированный и законосообразный характер: они не устанавливаются, а изучаются, в ландшафтоведении районирование замещается районологией. Особая, поэтическая форма ландшафта – пейзаж.
Территориальный (инженерный) подход к пространству и его членению телеологичен, как целенаправлена любая человеческая деятельность. Территориальные границы всегда подчиняются требованию «разделяй и властвуй» (разделяй разные деятельности и властвуй в пределах своей компетенции). Инженерная география (районная и городская планировка, территориальное планирование, экономическое районирование, региональная география и т.п.), в общем-то, индифферентна к разного рода закономерностям и сообразностям – и чем честней это признается и декларируется, тем эффективней географические разработки.
Ландшафтный подход аксиологичен. В той мере, в какой аксиологичны идеализации и теоретические построения. Это значит, между прочим, что в выборе между реальностью и моделью этой реальности, идеалом реальности предпочтение отдается модели и идеалу, а не грязи, шероховатостям, неровностям и несовершенствам реальности: «если факты противоречат моей теории, то тем хуже для фактов» (Галилей).
Наконец, средовой подход ситуативен, топичен, хотя топичность пространства – тавтология. Топическая неопределенность – наиболее адекватная реакция на пространство. «Здесь» и «тут» обладают той же степенью неопределенности, безразмерности и бесконечности, что и «везде», «там» и «где-то». Единственная форма определенности – «вот!» в равной степени относится и к пространству и ко времени. В среде нечто определенное и ограничивающее можно сказать только о субъекте среды, но не о ней самой.
Холизм – непрерывность пространства во времени. Историк может себе в удовольствие нарубать время на периоды и эпохи – географу свята непрерывность времени, динамика, ход развития, для него нет безвременья, как это часто происходит в истории: возьмите любую хронологию и вы обнаружите, что событиями покрыта лишь ничтожная часть времени, все остальное игнорируется. Географ позволяет себе нечто подобное только с пространством и относится ко времени с глубоким почтением.
Континуальность – непрерывность пространства в пространстве. Географ редко задумывается о дырах в пространстве, а рассуждения о межрегиональных пустотах для него почти невыносимы. Для географа от места к месту всегда расположено третье место или другие места. И, хотя географ мыслит мир пятнами, ареалами, у него хватает профессиональной выдержки стягивать эти пятна. Районы – это типичные сомкнутые ареалы. Дискретность мира географ, будучи морфологом по своей сути, преобразует в такие показатели как плотность – но не пространства, а его наполнения (плотность населения, дорог, травяного или лесного покрова, планктона). Чаще всего плотность, ее существенные или придуманные пороговые показатели, становится основанием членения территории на районы, зоны т.п.
Географ существует как в континуальном, так и в дискретном пространстве. Именно дискретность мира позволяет проводить границы – фундаментальное занятие любого географа независимо от его специализации. Дискретность оправдывает соседство, положение и другие объективные характеристики существования тех или иных объектов в пространстве. Дискретностью задается и самое, на наш взгляд, фундаментальное понятие в географии – место, о котором речь пойдет в дальнейшем – и не один раз.
Географы-приверженцы дискретности мира с трудом, но признают, что дискретность мира – не более, чем особенность их восприятия, а вовсе не особенность мира. Дискретность необходима для анализа и теоретизирования. Мир континуален, а, следовательно, конфигуративен, а, следовательно, произволен, творим, сочиняем, видим каждому по-своему. Такой мир как-то милей и приятней, а, пожалуй, что и честней.
Если историк членит время на периоды, то географ пользуется в пространстве масштабом. При этом, ему невыносим масштаб 1:1 – своей необозримостью. Именно поэтому географ пользуется картами и глобусом, предпочитает видеть мир сверху, с птичьего или спутникового полета.
Существительные пространства
Пустота
Пугающее Ничто страшно не только человеку. Погружение в Ничто – экспериментально доказано – неумолимо приводит к потере сознания и разума, к полной деградации и декомпозиции личности. Это происходит с человеком. С Богом происходит Большой Взрыв. Невыносимость Пустоты преодолевается загромождением Её галактиками и предметами, установлением полей, силовых линий, стен, границ. Конечно, это изумительно красиво и величественно, гармонично и уютно, но – была Пустота и будет – только Пустота, и ничего другого или иного. А всё, что между было и будет – страх перед Пустотой, заполненный мебелями и созвездиями, попытками загородиться от Пустоты, обмануть себя и других, утешиться и примириться с собственным ничтожным и тем унизительным существованием.
Пустота по индуистскому и буддистскому учениям не только первопричина, но и блистательно ужасна. Невидимая и незримая, непроницаемая для любых чувств, Она тем не менее внушает невообразимый и неуправляемый ужас – Она ничему не противостоит и ни на что не похожа.
Пустота не есть вместилище: и это самое важное.
Вещи и предметы
Согласно Платону, вещи – тени идей. А сами идеи – осколки и брызги Истины, Гестии, той невесомой и доматериальной капли, что оказалась первородным изъяном Пустоты, кистой Её. Вещи несут о себе некую весть, каждая о себе, некоторую познаваемость себя. Предметы непрозрачны и немы. По явленности вещи и предметы одно и то же, по сущности, когнитабельно – противоположности. Предметы занимают собой пространство, придают ему форменность, формальность, контурность, абрисность. Онтологически это – сорняки и мусор. В отличие от вещи, предмет бессодержателен (между прочим, так называемые учебные предметы, а вслед за ними отчасти и научные, бессодержательны, поскольку выросли из гимнасического образования, где важны упражнения и их массовость, а вовсе не содержательные подоплеки: дети до сих пор делают десятками примеры на подобие треугольников, бассейны с двумя трубами, квадратные трехчлены, не вникая и не понимая сути и содержания этих примеров; точно также и наука строится не содержательно, а по методу, то есть наподобие школьных примеров и задач).
Овеществление мира – присвоение его за счет того, что предметы начинают говорить и отвечать нам на наши вопросы: «зачем это?», «как устроено?» и т.п.
Овеществленный и овеществляемый мир необходимы нам как внешнее основание (повод) идеализации вещаемого и абстрагирования от него. Поэтому «вещь» – не пространственная категория, а либо временная (старая, новая, ветхая вещи), либо деятельностная (нужная, ненужная, необходимая, излишняя вещи). Вещь имеет предзнаковую или знакибельную функцию. Поименованный предмет – уже в известном смысле вещь.
Реальность и действительность
Реальность с греческого и пространство Ῥὲα (богиня пространства, жена Хроноса, времени) и ρὲα (вещь). Реальность – гласящее пространство, погрузиться в гласность пространства можно разными путями: чувственно, медитативно, трансцедентно – главное при этом: не суетиться и не спешить. Эпохэ Гуссерля (примолкание) освобождает нас от опошления реальности ее пробалтыванием и забалтыванием. Реальность, будучи «выросшей» из предметности, согласно Аристотелю и Канту, и познаваема (natura, «вещь-для-себя») и непознаваема (physis, «вещь-в-себе») – и этот двойной онтологический статус очень популярен в этом мире, где и человек обладает двойной онтологией (единосущ и единоподобен с Богом, омиусианен и омоусианин), и Бог двуонтологичен (дан исповедально и неисповедим). И чего ни коснись – всё дуалистично: и на каждую систему всегда найдется свой комплекс, каждому pro своя contra, каждому «да» своё «но» или «нет»…
Действительность – крохотный архипелаг реальности, острова деятельности, несопоставимо мелкие на фоне реальности. Земляной червь в почве и земной коре активней человека. Мировой океан по сути освоен плёночно. Воздушный океан включен в деятельность в самом приземном слое. Но даже по этим крохам мы так и не научились до сих пор считать последствия своей вяло кипучей деятельности – мы привыкли действовать сугубо целевым образом, только с ориентацией на результаты и продукты.
Действительности налезают друг на друга, толкутся и конкурируют в пространстве и времени, то будучи несовместимыми, то борясь за ресурсы, подавляя друг друга последствиями: нефтедобыча мешает рыболовству и курортному бизнесу, лесоповал – рекреации, городское хозяйство – экологии и так далее до дурной бесконечности.
Место
Место – такая же единица бесконечного пространства, как «раз» – единица вечного времени. А коль скоро мы имеем дело с неопределенностью, то и мерности ни у места, ни у «раза» нет.
Место почти всегда предполагает совместность. Вероятно, именно поэтому эти совместные места составляют τόροç, city, cite, мiсто, myasto, в русском языке сохранились мещане (=горожане), предместье (=пригород) и местность (поименованное, а, стало быть, небезлюдное место).
Место – это не только единица пространства, это еще и узел уплотнения и напряжения пространства, аргумент неравномерности и неоднородности пространства.
Необходимо понимать место не только как точку геометрического, трехмерного пространства, но и как некий знак, метку присутствия. Мы часто бываем вместе, но при этом в разных местах: учитель и его лучшие ученики – в классе на уроке, а отпетый двоешник и поэт – в том же классе вместе с ними, но не на уроке, а в эмпиреях своего воображения. Другой пример: в одну и ту же точку, которая когда-то была местом нашего счастья, мы приходим после разлуки и рыдаем на покинутом некогда пепелище своего счастья, и тогда – это совсем другое место, и мы сами стали другие, уже совсем старые и непохожие на собственную молодость.
А что в «межместном» пространстве? – Именно здесь и возможно появление призраков Пустоты, чудес и эксцентрики Ничего. В межместном пространстве всё поросло чертополохом. Современная Россия, в сравнении с Европой, Китаем и СССР проваливается в пустоту. Фактически число мест в стране резко и заметно сокращается, а их число стремительно приближается к 1-2. Всё остальное – целинные и залежные просторы и пустоты.
Топика и ситуация
В «Топике» Аристотель так описывает топику (цитируется по памяти): «Истинно то, что признается всеми, если не всеми, то многими, если не многими, то лучшими, если не лучшими, то славными, если не славными, то избранными, если не избранными, то хотя бы мной». Топика – предельно неопределенное место, а место, такое пустое место, в котором первым и единственным вопросом является «где я?», после которого и начинают разворачиваться онтология заполняемого пространства и логика этих заполнений, связей и отношений между заполненностями.
Эта мыслительная, онтолого-логическая работа по сути своей приводит к формированию ситуации. Дело не в том, что топика (место) – греческое слово, а ситуация (место) из латыни: ситуация есть предельное the место, при этом тот, кто простраивает ситуацию, непременно должен присутствовать в ней, необязательно центральным персонажем, но чаще всего именно в этом качестве.
Это значит, что задание ситуации начинается именно с топики, а не перечисления участников ситуации, их оснований, целей, причин, связей и тому подобное. Прежде всего надо максимально освободить вокруг себя пространство, отречься и отринуться ото всяких обстоятельств места и времени, координат, векторов и ориентиров, и только после этого, по незагрунтованному полотну начинать свою (и ничью другую) ситуацию
Глаголы пространства
Всё множество глаголов движения и покоя (движение – частный случай покоя, некоторое его возмущение и отклонение от него) может быть отнесено к глаголам пространства, но наиболее интересными является пара глаголов положения (полагания, расположения) и размещения: класть и положить/лежать. «Класть» – всегда несовершенный глагол, как и положено всему искусственно-техническому, пародирующему естественное, а потому и совершенное «положить», «лежать». Даже такие производные и оестествленные производные от «класть», как «клад» и «кладбище» несовершенны, пока клад не найден, а кладбище не разорено (разоренных кладбищ на несколько порядков больше неразоренных).
Положение в пространстве складывается само собой, естественно. «Экономико-географическое положение» (ЭГП) – одна из непроходимых географических благоглупостей.
Расположение обычно разумно, размещение – рационально.
За свою рациональность мы платим дважды: один раз вложениями, второй раз – последствиями, которые всегда и по принципу негативны, неожиданны и неизбежны.
В зазоре между экономически рациональным размещением и разумно обеспеченным расположением – целый мир минус экономическая рациональность.
И потому – понять законы расположения значит понять законы существования. Либо – сказать себе, что таких законов не существует. и вся недолга.
Попробуем все-таки выделить некоторые законы пространственного расположения или, правильнее, законы уместности.
Закон монотонности
Всякое расположение стремится к тому, чтобы быть тем, что оно есть.
Мир сопротивляется изменениям каждым своим местом и в то же время уязвимо для изменений в каждом своем месте. Ничто не мешает нам бросить в пруд камень, но очень быстро концентрические волны от брошенного камня затихают, и место приобретает прежний спокойный и невозмутимый вид.
Закон универсальности
Всякое расположение стремится повторить собой весь космос.
В каждом месте присутствует все, что может вместить это место и потому все новое, что появляется в данном месте, вытесняет что-либо из уже имеющегося либо деформирует имеющееся своим соседством. Американские города не изгоняют из себя зверье и птиц, живших здесь до возникновения города, но в городе эта живность становится помоешным сообществом, попрошайками, врагами или жертвами очеловеченной природы (домашние животные и растения) и техники (автомобили, дороги и т.п.).
Закон естественности
Всякое расположение, даже совершенно искусственное, – комплекс.
Комплекс – естественное или оестествленное сочетание, и процесс оестествления заключается в установлении новых связей и сцеплений, придающих морфологии материала законченность и совершенство места. Над дано это понять и почувствовать через красоту и гармонию каждого места, пусть даже ужасную гармонию.
Закон перфектности
Всякое расположение уже совершено и тем совершенно.
Любой акт размещения рано или поздно «умирает» в расположении и приобретает искомый покой места.
Управление глаголами пространства (предлоги)
В, на, у, при, над, около, за, перед, сзади, вблизи, в ряду, наряду, ввиду, из-под, по-над, снаружи, изнутри, из-за – пространственных предлогов гораздо больше, чем, например, временных, что говорит о большей флексичности, эластичнее пространства в сравнении со временем.
Любопытно, что в ряде случаев пространственные предлоги выполняют и функцию принадлежности, собственности: «в доме» – это точно собственность хозяина дома, «у дома» и «при доме», это также собственность, но вынесенная вовне дома, «вокруг и около дома» уже спорно и неопределенно по принадлежности.
Практически к пространству применимы все падежи, кроме звательного, даже если мы одушевим его. Но есть специфический пространственный падеж, locative, зачем-то присобаченный к предложному: мы никогда не скажем на мосте, на луге, в пире – и таких слов в русском языке осталось около трехсот (все односложные, все мужского рода), хотя существуют двойные стандарты: в миру – в мире, в лесу – в лесе, в стогу – в стоге, на дню – на дне и т.д.
Смыслообразующие приставки
Вот ряд, связанный не со всем пространством, но с местом:
- размещение – искусственно-техническое внесение в пространство
- помещение – замкнутое пространство; вложение капитала
- возмещение – один из процессов воспроизводства; сатисфакция убытков
- смещение – сдвиг (шифт); отставка
- перемещение – смена пространственных координат, транспортировка
- умещение\вмещение – уменьшение\сокращение пространственных параметров
Как видно из этого примера, префиксы в русском языке настолько могут изменять смысл, что порой выталкивают корень «место» за пределы пространства.
Знаки препинания в пространстве
Б…г подчеркивает вечность, вездесущность и бесконечность Бога. любое многоточие оставляет за собой шлейф вечности, бесконечности, многосмысленности и незаконченности. Точки, запятые, точки с запятой, восклицательные и вопросительные знаки лишь дробят пространство, а вот тире – распахивает его; кавычки – попытка снять с себя ответственность, а двоеточие – орудие морфолога, которому дорого содержание, а не смысл.
Гендерность пространства
Любопытно, что в немецком и французском языках пространство – мужского рода (der Raum и l’espace), в русском и испанском – среднего, в английском (как и почти все у них) – никакого, а в греческом – женского. Рея (пространство) – сестра и супруга Хроноса (время), мать истины (Гестия) и всех прочих богов-хронидов.
