Щедровицкий П.Г. Установочный доклад.
Друзья, начнем.
Может возникнуть вопрос: почему пятой темой серии игр, посвященных
проблематике онтологии, мы выбрали тему «время»?
Дискуссия по поводу связи метафизической (и онтологической) проблематики с пониманием времени ведется в европейской философской традиции достаточно давно. Как известно, еще Августин, фиксируя первый круг феноменологических проблем осознания времени вопрошал: как мы можем называть Бытием то, что уничтожает само себя? Однако философия нового времени устойчиво ставит эти вопросы в тесной взаимосвязи и, по всей видимости, только Спиноза последовательно считал, что временность характеризует исключительно способность воображения и не должна приписывать «свою собственную форму» субстанциональному и абсолютному Бытию. Начиная с Лейбница, большая часть философов, однозначно, связывает проблематику времени и проблематику сущего и, по крайней мере, этот момент заставляет нас обратиться к анализу проблемы времени в онтологическом горизонте.
Вместе с тем, я сам также считаю, что проблематика времени тесно связана с проблемами онтологии, соглашаясь, в данном случае с Хайдеггером, который, как известно, видел в правильном изъяснении феномена времени «корень любой онтологии».
Приведем в этом плане лишь одну ссылку. В параграфе 2, носящем название «Пролегомены к феноменологии истории и природы» в лекциях 1925 года «Пролегомены к истории понятия времени» Хайдеггер пишет (перевод Борисова):
«…решить эту задачу – задачу выявления данностей, которые предшествуют истории и природе и из которых они получают свое бытие – мы попробуем на пути истории понятия времени. Поначалу этот путь кажется странным, или, во всяком случае, окольным, однако это впечатление исчезает, как только мы хотя бы самым поверхностным образом вспомним, что историческая действительность, как и действительность природы, суть связи процессов, протекающих во времени, что такова их традиционная трактовка. В естествознании и прежде всего в физике… измерение времени составляет один из основных моментов определения предмета. Исследование исторической действительности совершенно немыслимо без хронологии, порядка времени. История и природа – в самой поверхностной формулировке – имеют временной характер. Этой временной действительности в целом обычно противопоставляют вневременные предметы … математических исследований и надвременные – вечные предметы метафизики или теологии.
Таким образом, понятие времени – это совершенно особое понятие, связанное с основным вопросом философии, тем более что это вопрос о бытии сущего, о действительности действительного, о реальности реального. В этом смысле, история понятия времени оказывается историей вопроса о бытии сущего, историей попыток открыть сущее в его бытии, предпринимаемых на основе соответствующего понимания времени. В конечном счете, история понятия времени оказывается историей упадка и историей искажений основного вопроса исследования – вопроса о бытии сущего: историей неспособности радикально по-новому поставить вопрос о бытии и заново разработать его первоосновы…»
Обсуждение проблематики времени в философии и специальных науках
насквозь пронизано антиномичностью и парадоксальностью. Этот момент был неоднократно зафиксирован в различных работах, с разных позиций претендовавших на разбор указанных герменевтических и эпистемологических завалов. Приведем только два примера.
Книга Рейхенбаха «Направление времени», опубликованная в середине прошлого столетия (приблизительно тогда, когда родился Ваш покорный слуга) начинается следующими словами:
«Проблема времени всегда заводила в тупик человеческий разум. Не только события внешнего мира, но и все наши переживания происходят во времени. Время представляется, таким образом, как будто бы его поток, который упорядочивает события внешнего мира, протекает через человеческое сознание и вынуждает его приспосабливаться к этому порядку. Наши наблюдения над физическими процессами, наши чувства и эмоции, а также процессы мышления имеют протяженность во времени и нам нельзя избавиться от этого неумолимого потока, который непрерывно течет от прошлого через настоящее к будущему. То, что мы испытываем в один момент времени, в следующий момент ускользает в прошлое. Прошлое никогда не возвращается, оно неизменно, недоступно никакому контролю со стороны того, что приносит нам будущее и все же оно сохраняется в нашей памяти как нечто такое, что однажды наполняло наш опыт в качестве непосредственного настоящего…»
Не менее жестко высказывается на 30 лет раньше другой европейский (немецкий) мыслитель, которого трудно упрекнуть в натурализме. Речь идет об Эрнсте Кассирере. В своей философии символических форм он пишет:
«Развитое теоретическое мышление обычно принимает время за всеобъемлющую форму всего происходящего – за универсальный порядок, в котором есть любое содержание действительности и в котором оно находит свое место. Время не полагается как физическое бытие, но все связи вещей, все имеющиеся отношения между ними восходят, в конечном счете, к определениям временных событий, к различиям между: раньше и позже; теперь и тогда. Лишь там, где мысли удастся соединить многообразие происходящего в одну систему, в чьих рамках каждое отдельное событие определяется в отношении прежде и после, происходит соединение феноменов в целостный гештальт, созерцаемой действительности. Форма объективного опыта становится возможной лишь благодаря своеобразию временного схематизма. Время образует коррелят определения предмета вообще. Трансцендентальные схемы, обеспечивающие согласно Канту связь между рассудком и чувственностью суть временные определения. В то же время любая попытка определить время или даже объяснить его характер сразу угрожает нам неразрешимыми антиномиями».
Ну, чтобы немножко разрешить гнетущую атмосферу чтения этого текста, я тут недавно разговаривал с одной из моих дочек. Ей пять лет, и она разглядывает фотографии, на которых изображен маленький ребенок, ему может быть пять лет: Это Катя – говорит она. Я ей говорю: Нет, это не Катя, это Лева. Она говорит: Нет, ну вот же Лева. Я говорю: Еще раз тебе объясняю, это фотография Левы, а Катя – вот! Она говорит: Этого не может быть. И мы с ней начали обсуждать ситуацию, что она повзрослеет и изменится и что она не будет такой, какой она является сейчас. Она распереживалась и заплакала.
В то же время мы хорошо знаем, что антиномичность и парадоксальность, во всяком случае, в традиции ММК, есть прямое следствие спутанности предмета и объекта, нерасчлененности тех позиций, из которых были взяты (сняты) те проекции сложного объекта, которые мы получали ранее. Поэтому целесообразно применить введенную в ММК схему различия предмета и объекта к данной проблематике.
Дополнительным аргументом, подталкивающем нас к реконструкции геометрии предмет-объектных отношений является феноменология выражения времени в языке, а также ряд феноменов развития представлений о времени в детском возрасте, на которые также обратил внимание Кассирер.
Так он пишет:
«..развитие детской речи показывает, что образование временных наречий происходит значительно позже, чем образование пространственных представлений, а понятия вчера, сегодня и завтра до достаточно позднего возраста не обладают четко определенным временным смыслом».
Факт, что у целого ряда народов временные отношения вообще не артикулированы в языке также является несомненным этнографическим фактом.
«…во многих языках Африки созерцание времени как вещи выражается в том, что временные отношения передаются именами, первоначально имеющими пространственное значение. Единство действия распадается на своеобразные вещи-фрагменты, например глагол «отрезать» выражается двумя – резать и падать, а глагол «отнести», соответственно, - взять и уйти. Сознание представителей подобных языковых культур – как пишет Кассирер – превращает часть действия в настоящее по этапам. Для этой формы сознания – добавляет он – действительно выражение Зенона о том, что летящая стрела стоит на месте, ибо в каждый момент своего движения она находится в одном определенном положении».
И далее:
«В языке Сото 38 утвердительных временных форм», указывающих на различия протекания процесса. Идет ли он плавно или скачкообразно, как целое или по частям, вдруг или постоянно. Многие, в частности, Семитские языки не различают настоящего, прошлого и будущего, фиксируя лишь дихотомию законченного и незаконченного действия, а суданские языки обозначают то обстоятельство, что человек занят в данный момент каким либо действием – словосочетанием буквально обозначающим, что он находится внутри этого действия. Выражение: «я иду», - будет звучать как: «я (нахожусь) в животе ходьбы».
Использование этих представлений тем более видится целесообразным, имеется в виду представления о предмет-объектных отношениях, что именно этот набор представлений и схем в ММК связан, или, во всяком случае, предполагал параллельную реконструкцию понятия онтологии и места онтологии, онтологических представлений, онтологических картин в общей системе знаний.
Для тех, кто не слушает моих лекций, по реконструкции схематического арсенала работ Московского методологического кружка, я напомню, что в развитом виде схематизмы разделения предмета и объекта включают в себя до семи позиций.
Т.е. они включают в себя различение:
-
Объекта оперирования.
-
Объекта отнесения.
-
Объективного содержания, в пределе – онтологии, являющейся результатом специальной работы по синтезу знаний и объективации (онтологизации) результатов этой работы,
-
Предмета как проекции знания, отражающей сторону (одну из сторон) сложного объекта,
-
Смысла этого знания, как результата понимания текстов выражающих содержание данного знания в текстах коммуникации.
-
Рефлексии различий двух или нескольких предметных представлений одного и того же сложного объекта.
-
Предметной организации, которая в отличие от предмета, представляет собой в развитых случаях сложную форму организации деятельности. Например, так как употребляется понятие научного предмета или другие подобные структуры. И если пользоваться метафорикой матрешечных схем – охватывает объект, а так же другие элементы деятельности, и включает их внутрь себя.
Я хотел бы, чтобы как минимум эта схема или вот этот набор различений остался у вас где-то сбоку от того пространства, которое вы будете заполнять в ходе игры или в ходе нашей совместной работы. Пока пускай это полежит, потому что дальше я дам несколько резких интерпретаций возможного использования этих схем.
Вместе с тем, мы хорошо знаем, что в европейской философской традиции, за последние 100 лет, анализ отношений между бытием и временем персонализирован в фигуре Мартина Хайдеггера. Поэтому осмысленно обратиться к его работам. В том числе к работам, которые предшествовали известной книге «Бытие и время», в том смысле, что сама книга, на мой взгляд, содержит уже довольно развитую онтологию, а читая более ранние работы, многие вещи становятся более понятными.
Напомним некоторые моменты его рассуждений:
Прежде всего, он начинает, в частности свои лекции 25-го года, о которых я уже говорил, с реконструкции, как мы бы сказали, своей малой истории – т.е. истории немецкой философии и философских дискуссий второй половины ХIХ века, участником и продолжателем которых он видит самого себя. Особое внимание он уделяет работам Брентано и Гуссерля, и прежде всего – понятию «интенциональности» и «представления» как основе любого более сложного акта сознания.
В параграфе 5, уже упомянутых мною лекций 1925-го года, Хайдеггер подчеркивает:
«…следует отметить, что Брентано видел в интенциональности интенцио, ноэзис и ее разнообразные формы, но не видел ноэму, интентум (объект). Он не дал отчетливого определения того, что он называл интенциональным объектом. В выражении представлений о чем-то, слово «что-то» требует специальных разъяснений. Но разъяснения Брентано неоднозначны: то он понимает под интенциональным объектом само сущее в его бытии, то – способ его предметного бытия, который он не отличает от сущего. До чистого же вычленения способа интендированного бытия у Брентано дело не доходит, т.е. интенциональность как структурную целостность он не вычленяет».
В дальнейшем, Хайдеггер довольно подробно, до мельчайших деталей дискуссии между ключевыми участниками, разбирает отношения, которые складывались в широко понимаемом феноменологическом направлении, и вводит в пространство режессирования этой дискуссии такие фигуры, как: Гуссерль, Дильтей и т.д.
Дальше он пишет:
«Как Гуссерль, так и Шелер пытаются преодолеть представление о психической обусловленности и психическом характере интенциональности: Гуссерль определяет интенциональность как всеобщую структуру разума; Шелер – как структуру духа или личности, отграничивая ее от психического».
Созерцание, которое он тоже рассматривает в данном контексте, в частности категориальное созерцание, является более развитой, с точки зрения Хайдеггера, формой организации и управления процессами интендирования. Там же он ищет место Кантовского априори и соответствующих конструкций, которые мы, с сегодняшней точки зрения, назвали бы рамочными. Разбирая представления о категориальном схватывании и априори, он однозначно приходит к кругу вопросов, которые с моей точки зрения очень близки к тому, что в ММК анализировалось в рамках дискуссий о предмет-объектных отношениях.
Так, например, в параграфе 8 он пишет:
«Принцип исследования это принцип обретения предметного поля. Это принцип выработки взгляда на исследуемый предмет и принцип формирования способа обращения с предметом – метода. Он обсуждает приемы, связанные с тематической расчисткой поля, осмыслением его регионального характера и его отграничением от других регионов, в частности – смысловых. Так же связанных с проработкой, а точнее расслоением интенциональных актов на интенцию и собственно предмет, выделением ноэматических, как мы бы сейчас сказали – предметных структур, в той мере, в какой они могут быть объективированы, и ноэтических, т.е. структур, связанных со смысловыми моментами сознания.
Отсюда закономерный вывод, который Хайдеггер делает цитируя Гуссерля: «… весь временно-пространственный мир, к которому человек и человеческое «Я» принадлежат в качестве подчиненных реальных единичностей, по своему смыслу представляют собой чисто интенциональное бытие или бытие репрезентирующее себя в актах. Стало быть, бытие, имеющее только вторичный, относительный смысл бытия для сознания». Хайдеггер, как известно, и соглашается с этим посылом и отвергает его. Он критикует Гуссерля за натурализм (как здесь не вспомнить постоянную полемику Георгия Петровича с натуралистами), он подчеркивает, что Гуссерлем упущен вопрос о бытии самих актов, а также вопрос о смысле (содержании) самого бытия. Он также поддерживает программную установку Дильтея на построение персоналистической психологии в противовес натуралистической:
«Как известно усилия Дильтея были нацелены на то, чтобы в противовес естественнонаучной психологии выработать такой подход к человеку, при котором человек не превращался бы, подобно природным вещам, в объект конструирования и объяснения, но понимался бы изначально как живая личность, действующая в истории.
В работах начала ХХ века Дильтей пытается прочертить пунктирные основы новой онтологии личности в ее соотнесенности с миром, на который она воздействует и который воздействует на нее. Реакция целокупной личности на то или иное событие всегда, в каждый момент представляет собой не только чувство, созерцание и волевое решение, но и то, и другое и третье одновременно, а единство жизненных отношений личности к любой ситуации является единством развития.
Однако, – опять подчеркивает Хайдеггер – о способе бытия самого исполнения актов и о способе бытия их исполнителя во всех этих рассуждениях не говорится ни слова. И хотя Шелер подчеркивает, что личность суть единство актов, а сущность человека – это интенция на нечто, жест в самой трансценденции, обращенность к вечному «отсюда-туда», никакой конструкции, которая бы закрепляла это понимание в данной традиции, найти не удается».
Дальше, этот фрагмент рассуждения завершается, и Хайдеггер переходит к обсуждению своей собственной онтологической картины, которая известна из его основной работы «Бытие и время». Моя задача не состоит в том, чтобы пересказывать вам эту работу. Те, кто знает, как конструируется эта онтологическая картина – те знают, те кто не знает – вряд ли удастся им донести это в таком коротком обзоре, но я хочу обратить внимание на другой момент:
Почему я позволил себе привести столь подробную цитату из Хайдеггера? Я хочу позволить себе в рамках данного доклада выстроить достаточно грубую параллель между работами ММК и подробно законспектированной линией размышления немецких философов конца Х1Х-начала ХХ века в изложении Хайдеггера.
Я утверждаю, что линия анализа понятия предмета и предметности в теоретико-мыслительный период работы ММК тесно перекликается с проблематикой интенциональности и ее дальнейшего усложнения в уже упомянутой мною немецкой традиции.
Таким образом, мы можем сделать вывод что «временность» в смысле Хайдеггера суть синоним самой идеи «предметной организации» и ее возможности по отношению к фундаментальному (предельному) объекту – фундаментальному онтологическому полаганию. Каким бы странным не казался этот вывод, он перекликается с некоторыми аспектами установок самого Хайдеггера
В параграфе 33 читаем:
«Взгляд на само «вот-бытие» и на проведенную экспликацию позволяют понять вполне ясно: бытие этого сущего есть забота; забота, помимо прочего, означает устремленность к чему-то. В своей озабоченности «вот-бытие» озабочено в частности своим же бытием. Как устремленность к чему-то оно есть устремленность к тому, что оно еще не есть. Как забота «вот-бытие» сущностным образом находится на пути к чему-то. Смысл его бытия как раз и состоит в том, чтобы всегда иметь впереди что-то еще, что оно еще не есть, что еще отсутствует. Это постоянное «еще-отсутствие» означает, что бытие «вот-бытие» как забота всегда не завершено, у него всегда чего-то недостает. Когда «вот-бытие» завершено это называется смертью, тогда оно достигло предела. Как сущее оно уже ни в чем не испытывает нужды, его полнота уничтожает его.
Не: время есть…
Простим Борисова, текст немецкий очень сложный, поэтому переводить его не просто.
…но: «вот-бытие» обнаруживает свое бытие в качестве времени. Время не есть нечто внешнее, некая матрица для событий мира; столь же мало оно есть нечто, что гудит где-то внутри, в сознании. Время – это то, что делает возможным «прежде-себя-бытие» в «уже-бытии-при».
Время, которое мы знаем и исчисляем в повседневности, при ближайшем рассмотрении оказывается ничем иным, как «вот-бытие» в модусе «некто». Существование в «бытии-друг-с-другом» в мире, а значит – в совместном раскрытии единого мира, в котором мы существуем, представляет собой бытие в качестве некто и определенную форму временности. Движения вещей природы, которые мы определяем как временно-пространственные, происходят не во времени, словно в некоем шарнире: как таковые они совершенно безвременны; они встречаются лишь входя во время, которое суть мы сами…».
Рискну сделать еще одно утверждение. «Забота» в понимании Хайдеггера тождественна Деятельности в понимании Георгия Петровича. Или иначе – «Забота» у Хайдеггера, может рассматриваться как попытка первого нового прочтения понятия Деятельности в новейшей философии.
В качестве маленького оправдания этого тезиса, в заметках 20 мая 1972 года Георгий Петрович пишет:
«Сейчас рассматривая историю философских попыток выявить и схватить специфику Деятельности, мы можем говорить как Мамардашвили, что Деятельность «показывала» или «обнаруживала» себя в форме сознания и фиксировалась, прежде всего, как сознание»
Однако, если это так, то можно вернуться к анализу работ ММК. Неоднократно рассматривая архитектуру исследования Мира Деятельности, Георгий Петрович подчеркивал, что очень важна последовательность обхода или осмотра сложного объекта. Размышляя сам над конструкцией подобной правильной последовательности, Георгий Петрович часто ставил в конец, в вершину этого обхода – представления о развитии. Ну, вот в духе моего курса. От схемы знания к схеме воспроизводства, от нее к акту деятельности, а от акта деятельности к схемам управления и от них к схеме, так называемого, шага развития.
Таким образом можно сказать, что в рамках того супер-предмета который строил ГП и кружок в течение всей своей истории идея развития играет роль рамки и замыкающей категориальной структуры, задающей логику объективации и онтологизации всех остальных представлений.
Он не был пионером подобного подхода. Факт того, что смыслом времени являются процессы становления, обсуждается в философии и теологии, начиная с их зарождения. Для древней мифологии власть становления иносказательно передается в метафоре судьбы, над которой, как известно, не властны даже Боги. Для периода зарождения философии Нового времени так же характерен вопрос, который в теологии средневековой обсуждался в терминах постоянного творения «creatio continuo», который очень тесно переплетается с ранними философскими трактовками представления о развитии.
Можно сказать, что весь ХХ век, а при расширительной трактовке и весь христианский интеллектуализм использовал представления об изменении и развитии в качестве ключевых.
Поскольку сами эти проекции или срезы в их принципиальной структуре, видимой из предельной философско-методологической позиции, часто представали в виде схем и план карт, то закономерно использовать то понимание развития, которое было сформировано на самой последней стадии работы ММК и выражено в так называемой схеме «шага развития».
Эвристичность данного подхода и своеобразная перекличка с Хайдеггером подтверждается тем, что именно эту схему ГП обычно трактовал как наиболее развернутое выражение методологического понимание времени. Время оказывается в данном случае ничем иным, как «вот-бытием» Деятельности в модусе субъекта развития.
Напомним конструкцию самой схемы:
Итак, схема представляет собой такую вот конструкцию. Соответственно, три ключевых топа, которые в определенных трактовках получали название Прошлого, Настоящего и Будущего, и в дальнейшем на эту схему по известной и часто обсуждающейся мною технологии рисования схем на схемах, нарисовывался следующий уровень, включающий в себя несколько ключевых позиций, которые одеятельноствовали эту схему. Т.е. у нас появлялись представления о неких ситуациях из прошлого, из которых выходит деятель, за счет рефлексии проводит критику того, что в этих ситуациях в деятельностном плане происходило. В рефлексии выделяет разрывы и производит проблематизацию, и уже этим ходом оказывается где-то ближе к фокусу настоящего. Потом в фокусе настоящего проводится работа по оценке и проектированию. А затем наступает реализационный этап, в ходе которого проект, построенный вот здесь в верхнем топе, реализуется с определенными отклонениями на конкретном деятельностном материале.
Итак, что мы видим в этой схеме?
Прежде всего, мы видим, прежде всего, попытку представить сознанию временную последовательность настоящего, прошлого и будущего, как одновременную. И хотя в истории неоднократно подчеркивалось, что тот факт, что они не могут быть даны одновременно и является важнейшей характеристикой их, как времени, данный момент стоит подчеркнуть как важнейший. Следует отметить, что представление времени как особого рода пространства всегда было одним из важнейших способов его объективации.
Для этого, каждый из вас может взглянуть на аппарат, который у многих находится на руке, под названием часы, где время представлено, как структура пространства.
Одновременно в схеме представлено жесткое различие трех времен. Так же как на часах есть 12 и 6, на схеме есть три топа, соответственно поименованные как Прошлое, Настоящее и Будущее. В истории также подчеркивалось, что подобное различение на именно три времени, является характерной формой понятия времени. При этом направление в будущее и в прошлое на данной схеме невозможно спутать и вместе с тем, они могут быть протрактованы как интенции настоящего.
Настоящее это не просто мысленная пограничная точка, разделяющая прошлое и будущее, - иллюзия, которая иногда может сложиться на схемах подобных оси времени. Настоящее обладает собственной внутренней продолжительностью, чья длительность определяется возможностями присутствующего там, или наполняющего его Рефлексивного Мышления. В том числе категориального, которое превращает последовательность событий в схватывание единого временного порядка или единой логики. Еще Кант подчеркивал, что категориальные схемы постоянства, последовательности и одновременности лежат в основе полагания всего сущего.
Схема шага связывает время с действием и деятельностью субъекта. Развитое сознание больше не складывает время как целое из отдельных мгновений – что мы фиксировали при анализе примеров африканских языков. Оно понимает его как функциональное и динамическое целое – единство связей в объекте и связей в Деятельности. Действие не распадается на фазы и фрагменты. Связываются цели и действия. Другими словами, каждый момент времени включает в себя триаду временных отношений и интенций. Настоящее обретает свой характер только посредством акта указания на прошлое и будущее, которые как бы включаются в настоящее. При этом за счет специфической трактовки настоящего как рефлексии-отказа от прошлого и проектирования-антиципации будущего, законченное действие начинает отделяться от незаконченного. Мы же получаем возможность различить виды и типы Деятельности по их отношению к временному порядку.
Любопытно замечает по этому поводу Кассирер в своей работе 1930 года:
«В полностью развитом языковом сознании новое качество осознания времени выражается в том, что язык, чтобы охарактеризовать целое процесса или действия, не нуждается более в созерцании частностей его протекания, и может фиксировать только начальную и конечную точку – субъекта от которого исходит действие и цель, на которую оно направлено».
Так же, чуть позже, он пишет:
«Историей обладает только тот, кто желает и действует, выходит в будущее и определяет его своей волей. Существо, познающее историю только потому, что постоянно его воспроизводит. И далее, историческое сознание покоится на взаимодействии способностей деяния и воображения. Ему требуется ясность и уверенность, в которой «Я» способно представить образ будущего бытия и направить к нему свои деяния. Воля в этом плане устремляется в будущее, и лишь возможно представив их посредством чисто символического акта.
Для животного не возможно предвидение будущего, антиципация его посредством образа или проекта. Только у человека появляется новая форма деяния, коренящаяся в новой форме временного видения. Это ряд действий, где каждое звено определяется отнесенностью к целому. Способность предвидеть и глядеть назад составляет сущность человеческого разума».
Здесь, правда, забегая чуть-чуть вперед, я хочу сказать… помните, как в известном анекдоте про Дзержинского, что, мол, здесь мы вас поправим, как вы обратили внимание, Кассирер концентрируется на модусе возможного. Мне кажется, что та трактовка развития, которая была развита и интерпретирована в ММК, она требует от нас подробного обсуждения модальных логик, и в том числе, значение модальности необходимого.
Вы, наверное, помните, что в целом ряде своих работ я подчеркивал, что важной характеристикой процесса развития является то, что в рамках этого процесса, то, чего еще нет, но то, что должно быть, признается более реальным, чем то, что есть сейчас. Поэтому здесь нужен более сложный момент.
И продолжая эту линию, я думаю, что если мы наложим на схему шага развития вот эту схему модальных представлений, то у нас появится девять времен – формально. Т.е. у нас появится возможное, необходимое и действительное прошлое, и так далее – настоящее и будущее. Наверное, не все из этих формальных времен могут быть потом интерпретированы с точки зрения мыследеятельности, но для начала разговора, мне кажется, что это нормальная постановка.
Ну, и наконец, завершая свой доклад, я хочу сослаться еще на одну работу Хайдеггера, которая называется «Время картины мира». Это маленькая работа, многие из вас ее читали. Она построена на попытке содержательной интерпретации современной онтологии. В ней Хайдеггер указывает на то, что к сущностным явлениям современной онтологической картины принадлежат такие явления, как наука, машинная техника. Важной характеристикой он считает появление особых видов искусства. Он специально подчеркивает, что очень интересную роль в этой картине мира играет новое понимание культуры и культурной политики. Подчеркивает, что важным моментом является проблема отказа от Бога.
Продолжая эту линию, можно сказать так, что у всякой онтологии есть своя эпоха. Онтология точно так же, как и другое в деятельности должны мыслиться в этой линии временной предметизации. Но мне кажется, что все-таки стоит рассматривать идею развития в качестве важного контрапункта современной онтологии.
