Это эссе – попытка не только понятийной, скорее предпонятийной различительной работы, но и шаг самоопределения, выражение желания разобраться с самим собой, ответить самому себе, но публично, так кто я есть (другим это гораздо менее интересно, это важно себе, но публичность обязывает быть честным).
В этом аналитическом жанре противопоставлений и парных различений и построен весь текст. Мне кажется, подобного рода работа – хороший тренажер употребления слов по понятиям, а не в рифму окружающим событиям или ситуациям, упражнение по ответственной самодисциплине речи и коммуникации в любой аудитории и при любых обстоятельствах.
Есть и еще одна цель этой дуалистической работы: доказать себе (или разоблачить себя как самозванца) полноту собственной онтологии, именно полноту, а не завершенность: мой тезис заключается в том, что на определенном этапе своего существования человек достигает, наконец, той онтологической полноты, когда «ниоткуда не дует» и чувствуешь комфорт гармонии своего внутреннего космического (упорядоченного) мира и внешнего космоса, противостоящего хаосу и бесчинству предметов и вещей (по Анаксагору).
Эвристика и творчество – на качелях креативной деятельности
Креативная деятельность есть, прежде всего, порождение чего-то нового. Всякая человеческая деятельность есть нечто подсмотренное у природы и пародирующее природу, но мы настолько дерзки, что пародируем и Креатора.
Продукты и результаты креативной деятельности ориентированы на социо-культурный мир, хотя в большинстве случаев и не достигают его, уходя в глубь столов и долгих ящиков, умирая задолго до смерти своих создателей. Те из них, результатов и продуктов, что приобретают цену, становятся товарами. Порой путь от продукта до товара занимает годы, десятки и сотни лет. В строгом соответствии с принципом time is money, чем дольше этот путь, тем выше цена.
Гораздо интереснее вопрос, откуда приходят эти креативные продукты, результаты и товары, а, следовательно, и что является их ресурсами.
И тут появляется первое, самое фундаментальное разделение.
Ресурсом креативной деятельности может быть образование и стоящая за ним культура. Такая креативная деятельность может быть названа творчеством и рассматриваться как важнейшее звено воспроизводственного процесса социо-культурной трансляции. Новое порождается в культуре и уходит в нее, осаждается в ее сокровищнице.
Но возможен и другой источник и другой ресурс: его называют Пустотой, воображением, универсумально-духовным пространством – когда у Иосифа Бродского на суде спросили, откуда он решил, что он поэт, ответ был нерешительный, но единственный: «наверно, от Бога». И этот процесс – эвристика.
Как правило в креативном процессе всегда присутствуют обе эти струи – творческая и эвристическая, в разной пропорции и в разных соотношениях. И, если и есть муки творчества, то они – в этом раздрае, в этом противоречии: страшно оказаться лишь продолжением культурной традиции, быть вторичным или даже третичным подражателем, но так же страшно быть бармалеем и изобретателем велосипеда.
Я долго мучился этой дилеммой, пока не понял нечто вполне банальное: каждая цивилизация когда-то начиналась со своего Откровения. Цивилизацию, к которой принадлежу я, принято называть иудо-христианской: музыка, поэзия, живопись, литература, все формы и жанры креативной деятельности в рамках этой цивилизации – интерпретации, толкования и комментарии к Библии, не более того. Просто иногда мы, минуя и проскакивая пласты и недра культуры, прорываемся сразу и непосредственно к Первоисточнику и слышим в себе непосредственный голос, называя этот неописуемый процесс эвристикой. Мы все вторичны относительно этого источника и чаще всего – троичны, десятеричны, стоичны и так далее. Даже в большевистских лозунгах полно цитат из Священного Писания.
Понимание и наитие – две формы существования вдохновения
П. И. Чайковский удивлялся, когда кто-нибудь жаловался на отсутствие вдохновения и открыто называл их лентяями: из самого композитора музыка буквально «пёрла», и он только и успевал ее записывать. Вдохновение – достаток сил, чтобы успевать за собственными замыслами и тем, что из тебя «прёт». Отсутствие вдохновения – самая обычная немощь, достигающая тебя в болезни, старости, переутомлении, в болоте суеты.
Вдохновение (в дословном переводе с греческого «плюновение», которое совершил Бог по отношению к «брению» будущего Адама) дается нам вместе с душой и есть тот самый талант, зарывать который в землю – величайший грех. То, что тебе дано, над тем и трудись.
Дается же вдохновение двояко: либо пониманием, либо по наитию. Понимание как процесс, по Шляейрмахеру, есть хождение по кругу понимаемого, терпеливое и пытливое, есть самоуглубление в культурные слои и пласты, всё глубже и глубже, бездонно. И на этом пути по герменевтическому кругу открываются изумительные, завораживающие картины понимания – только успевай фиксировать на холсте, в словах, красками, нотами…
Наитие – прорыв к истинному, озарение, вспышка, та искра Божия, что посещает далеко не всякого, но никогда случайно.
Если у меня и было что по наитию, то обнаруживалось это постфактум, в изумлении: «откуда это?». А вот так, чтобы хлопнуть себя по лбу: «эврика!» – никогда. Если честно, побаиваюсь я принятия решений «по наитию» (а даже слово в стихотворной строчке – своеобразное решение) – они очень близки тем, что «по пьяни». Идущие на такие решения обычно уверены в своей харизме с таким же упорством, с каким я уверен в отсутствии харизмы у них. Как правило, это просто дурь, густо замешанная на лености ума.
Подключение интеллехии человека к внешним «навигаторам» может проходить по-разному. Очень важно, на что настраиваешься: на интеллехию понимания или на «и понеслась!», «шашки наголо!», обкурившись и наглотавшись.
Творчество по Платону и Аристотелю: и преступление и созидание
Платон считал, и весьма справедливо, всякое творчество, всякую креативную деятельность поэзисом и преступлением – преступлением существующих норм и канонов.
В онтологии Платона абсолютно совершенной была лишь Первокапля, Гестия (=Истина). Большой взрыв и всё последующее за ним – лишь развал этого совершенства: боги – осколки истины, гении – тени богов, люди – смертные воплощения гениев и богов, замешанные на прахе и глине, тьфу. И потому любая инновация, любое нововведение и любое творение – удаление от элиты первоформы, продолжение осквернения былого совершенства, все поэты, безответственные и безнравственные демиурги, должны обливаться всеобщим презрением и находиться на самой нижней социальной ступени, где-то между людьми и собаками.
Аристотель рассматривал творчество как занятие, несущее в самом себе удовлетворение, но, в отличие от пьянства, не являющееся добровольным безумием. Само мышление, в силу его спекулятивности, можно рассматривать как творчество, как соприкосновение и проникновение в мир идей, самый прекрасный и соблазнительный из миров.
Эта точка зрения мне гораздо милее, и я действительно, никогда не испытываю никаких мук творчества, находя это занятие наиболее удовлетворительным, хотя Аристотеля с его косноязычием – недолюбливаю.
Искусство и мастерство
Представители всех народов Севера, промышляющих охотой – прирожденные художники: острый глаз и твердая рука тому ресурс. Большинство умственно отсталых прекрасно поют, лепят и рисуют – это им в компенсацию за дебилитет.
Есть огромное число одаренных от природы к шахматам, математике, наукам и искусствам (их не меньше, чем природно предрасположенных к безумию, пьянству, воровству и разврату, более того, эти два вида предрасположенностей часто умещаются в одной личности) .
Искусства заложены в нас, и мы либо окружающие нас довольно рано распознаем этот зов, der Ruf.
Мастерство дается трудом и с трудом. Иногда и вовсе не дается: пивные и подворотни полны подмастерьями, подпасками и теми, кто на подхвате.
Искусство – это способ проживания и освоения мира, мастерство – уровень этого проживания и освоения. Не зря ведь английское mastering – освоение, степень присвоенности себе мира.
Если на одну доску поставить искусство, а на другую – деятельность, то мастерство окажется тем, что расположено между ними, мастерство есть сплав искусства и деятельности.
Я не уверен, что достиг мастерства хоть в чем-нибудь, но совершенно точно убежден, что живу в искусстве – и как потребитель мира и как его создатель.
Виртуозность и шедевральность – два смысла призвания
Призвание – калька с немецкого Beruf. Призвание сменило в нашем языке господствовавшие до того, до конца 19 века, «поприще», «стезю» и «ниву». Призвание имеет два основных смысла: призвание как профессия и призвание как служение Богу.
Применительно к теме о природе креативной деятельности эта дуальность представлена шедевральностью и виртуозностью.
Виртуозность (духовная честность) – совершенная часть культуры, признаваемая не как достигнутый уровень мастерства и деятельности, а как вдохновенная открытость и распахнутость культуре силам внесоциальным, вневременным, но сугубо локальным, заостренным на место снисхождения Духа. Имеется точная пространственная определенность установления первой скинии первосвященником Малхицедеком на скале, превратившей город язычников Салем в священный Иерусалим. Столь же определенна гора Синай, на которой дан был Моисею Завет. С топографической подробностью описан Завет Христа, но до сих пор мы теряемся в его датировке. Пифия Апполона могла вещать только в Дельфах ( и мы знаем. что случилось с Кассандрой, решившей изменить Апполону и Дельфам). Перемещение виртуознозсти в пространстве почти невозможно, но мы легко согласны смещать ее во времени, потому что для бессмертной вечности точная датировка смешна.
Виртуозность речи ветхозаветных пророков асоциальна – никто не внял этим пророчествам (как почти никто – 93 из 96! –, если верить Геродоту, не понял пророчеств Дельфийского оракула) – они уместны, но несвоевременны. Эта удивительное свойство виртуозности культуры связано с тайной антропогенеза.
Если допустить предположение о том, что человек произошел от совести (эту идею из разных подходов, но на едином основании обсуждают В. Лефевр, Ю. Бородай, А. Левинтов), то, помимо некоторой биодной составляющей этого процесса, например, идеи о том, что духовный выбор пал на племя приматов, противоестественное и обязанное погибнуть в эволюции за счет внутривидовой резни (вся история человечества – непрекращающая внутривидовая резня и борьба, что непременно должно было бы закончиться еще в первом акте человеческой комедии бесславным фиаско) имело место вмешательство сил, самоназвавшихся Отеческими, духовными, сил, “пригвоздивших” страсти обреченных на вымирание биоидов к местам выхода виртуозных откровений – дерево Будды, Сион, Нагорный берег Генисаретского озера в районе деревни Капернаум.
По сути, мощнейшие виртуозные опусы стали не только источниками дальнейших культурных интерпретаций (“способов обработки земли”), но и местами духовного закрепощения и укрощения земных страстей и стихий, геомансии. Недаром к основным “укротителям” этих потоков планетарной энергии относятся такие античные герои как Персей и такие христианские суперавторитеты как Дева, Св. Михаил и Св. Георгий.
Условной мерой виртуозности является канон – признание Боговдохновенности. Виртуозность меряется в универсумально-духовном пространстве, доступном всем, но достигаемым немногими.
Виртуозность, с точки зрения социума, потребляющего культуру, есть вмененная истинность, вмененная через виртуоза, честно и вдохновенно транслирующего истину. Отсюда – ощущение чуда при соприкосновении с виртуозностью (чудо, согласно теологической традиции, – кратчайший и наиболее естественный путь от истины к человеку). Потрясенные вмененной нам истиной, мы прежде всего оцениваем виртуоза как транслятора духовности (“божественная игра”, “нечеловеческая сила”, “сверхъестественное воздействие”, “дьявольское исполнение” и т.п.).
Шедевральность (уникальное мастерство) подчеркивает социальность культуры. Шедеврами (“главными произведениями”) назывались в средневековой Италии выпускные работы подмастерьев, признанные мастерами и мэтрами цеха одновременно и мàстерскими (по умению) и непохожими на все предыдущие работы. Культура эволюционирует и развивается за счет шедевров, возникающих время от времени в социуме и становящихся эталонами и нормами для последующих генераций. При этом, смена норм вовсе не означает уничтожения или забвения предыдущих – по принципу уникальности шедевров. Кажется, еще никому не приходило в голову прятать в запасники, уценивать или выбрасывать шедевры Ренессанса на том основании, что появились шедевры импрессионизма (впрочем, в первые годы советской власти большевики по преступной дешевке распродавали шедевры Эрмитажа и других музеев в ожидании расцвета новой, пролетарской культуры, но это исключение носило воинствующий антикультурный, классовый, социально-политический характер; нынешние действуют чуть хитрее – воруют из музеев подлинники, заменяя их копиями).
Шедевральность культуры измеряется обычно классом: числом последователей и подражателей, фронтом ссылок и интерпретаций, школой и учениками, шлейфом критики и т.п. Шедевральность, в отличие от виртуозности, формируется в социо-культурном пространстве.
Принцип шедевральности, присущий культуре, имеет в науке ограниченную область действия. Здесь смена парадигм с неизбежностью приводит к устареванию знаний, признанию их неверными и подлежащими списанию (так было с Птоломеевской астрономией, алхимией, теплородом). Наука сохраняет предыдущие знания не в силу их истинности, а только в той мере, в какой сама наука является частью культуры. Следствием этого является требование к любой научной работе быть шедевром (требование не только новизны, но также обоснованности и доказуемости этого нового), что превратило науку в грозное средство прогресса человечества.
Как ни странно, но для меня виртуозность более привлекательна и маняща, наверно, из-за природной лености.
Законченность и неудовлетворенность: от Создателя до Бахтина
При сотворении мира Креатор несколько раз удовлетворенно говорит: «и это хорошо», имея в виду под «это» и проект мироздания и его реализацию. У меня вообще есть подозрение, что сначала была написана Библия, поскольку «в начале было Слово», а уж потом пошло и продолжается до их пор, и до Страшного Суда, воплощение. В Слове была достигнута полная законченность творения, по Платону, да и по моему слабому разумению. А далее…
А далее – редко кому удается воскликнуть: «Ай, да Пушкин! Ай, да сукин сын!»
Я, например, ничем из написанного мною недоволен и знаю – пройдет день-два и этим текстом буду недоволен и неудовлетворен. Моя бы воля – ни одной строки своей из рук не выпустил бы.
Человек вообще так устроен.
В «Творчестве Рабле» М.Бахтин утверждает, что человек не только несовершенен, но и остро переживает свое несовершенство и несовершенство трудов своих, а как перестает переживать это, так и умирает, не физически, а как человек, выпадает из рода человеческого и превращается в биоида, тварь Божию.
Креативная деятельность: совершенство или развитие?
Развитие – прежде всего появление чего-то онтологически нового. Путь совершенствования более кропотлив и не связан с новизной. Развитие акторно, совершенствование процессуально. Развитие чревато своими последствиями – совершенствование безопасно. Креативная деятельность, связанная с развитием, принесла нам не только комфорт и новые возможности, но и неисчислимые беды. Развитие тесно связано с прогрессом, совершенство – с каноном и традицией. Символом развития является верстак, символом совершенствования – гончарный круг. Развитие ведет нас в будущее, совершенствование – к истокам и началам.
Что до меня, то я давно уже с большим подозрением отношусь к развитию и не бужу это лихо, пока оно тихо.
Ветшаю помаленьку, прости Господи.
Эвристический деятель и творческая личность
В этом креативном дуэте безусловным запевалой является творческая личная. Человек творческий, homo creaticus, отдает своему любимому занятию всю свою жизнь, энергию, все силы, всего себя, не требуя ничего взамен и благодаря Бога за ниспосланный дар. Эвристик обеспокоен признанием и применением своего открытия, ему непременно надо получить патент и внедрить, впендюрить, впежить неблагодарному человечеству свою мухорайку, подтолкнуть и без того безумный прогресс и оставить свой след – лампочкой Эдисона, винтом Архимеда или лучом Рентгена. Он – деятель…
Творческая личность нередко пренебрегает своим авторством: сколько песен, текстов и картин живут безымянными. Интеллектуальная собственность творца возникает только тогда, когда плод его творчества берется другими. Интернет переполнен текстами, которые никто, кроме автора, ни разу не видел.
Рефлексивное заключение
Во всем этом тексте я не нашел практически ничего нового для себя, какие-то малозаметные крохи, а это значит, что мой креативный потенциал почти весь выветрился, и я доезжаю на старых дрожжах. Обидно…
