Щедровицкий Г.П. Методологические проблемы терминологической работы 2

Полный текст:

«Методологические проблемы терминологической работы» 

Отношение между синтагматическими и парадигматическими системами как предмет деятельности 77

Некоторые механизмы развития систем знаний и знаков 79

Цели и продукты терминологической работы 82

Отношение между синтагматическими и парадигматическими системами как предмет деятельности

Предположим, что уже сложились или выработаны определенные средства речемыслительной деятельности. Предположим также, что какой-то индивид осуществляет речемыслительную деятельность, в ходе которой он, с одной стороны, описывает некоторую объективную ситуацию, в которой он находится, с другой стороны, строит сообщения, направленные другим индивидам, и при этом комбинирует и использует какой-то набор языковых и мыслительных норм и средств.

Какими бы развитыми ни были используемые им средства, обязательно должны существовать такие ситуации, в которых этот индивид в созданной им знаковой цепочке сообщений выразит какие-то новые особенности ситуации и соответственно построит какие-то новые знаковые структуры. По отношению к тем средствам, которыми он пользовался, это будут лишь новые комбинации старых элементов. Но одновременно такая комбинация или знаковая структура сама может оказаться мощным и эффективным средством такой речемыслительной деятельности, которая не могла быть построена или осуществлена на базе одних лишь старых средств. В принципе это неудивительно, так как вновь созданная структура имеет новую форму и несет в себе новое содержание. Но пока эта структура остается элементом синтагматической системы, непосредственно связанной с единичным объектом, ее очень трудно использовать в качестве средства для новой деятельности. Чтобы реально стать средством для новой деятельности, эта структура еще должна быть представлена как средство, а для этого она должна быть извлечена из синтагматических систем и, образно говоря, «переброшена» в парадигматическую систему.

Эту работу может осуществлять, в частности, и тот индивид, который строил исходную деятельность и создал новообразование в выражающих ее текстах, но все равно это будет уже новая деятельность, а сам он будет выступать в другой роли, ибо объектом его деятельности станет уже принципиально иная структура, нежели та, с которой он работал в исходной ситуации. Чтобы извлечь из синтагматических систем новые средства, т.е. какие-то знания или понятия, включаемые в систему парадигматики, нужно к самой парадигматике относиться как к объекту деятельности и при этом все время соотносить старые, уже имевшиеся средства с теми новыми, которые могут быть извлечены в качестве новообразования из новых синтагматических систем. Другими словами, необходимым компонентом работы по созданию парадигматических систем является соотнесение разных элементов парадигматики друг с другом и подгонка их друг к другу в процессе организации из них одной общей системы. Мы особенно подчеркиваем этот момент, так как он крайне важен для понимания некоторых общих механизмов терминологической работы.

Из всего изложенного должно быть очевидно, что индивид, строящий парадигматическую систему норм и средств речемыслительной деятельности, должен пользоваться в ходе нее специальными средствами; эти средства сами меняются в ходе исторического развития мышления. Сначала они ориентированы непосредственно на частную последующую деятельность, в которой вновь выделяемые средства будут использоваться, но потом, когда все большее значение приобретает систематичность средств, эта ориентация меняется: главными становятся некоторые формальные принципы построения систем парадигматики, удовлетворяющие широкому кругу использований их элементов в разнообразных деятельностях. Это тоже важно отметить, так как именно здесь и в контексте решения подобных задач появляется и развертывается терминологическая работа.

Сначала появление новых элементов парадигматики и развитие парадигматических систем целиком и полностью определяются темпами появления новообразований в синтагматических системах и возможностями использования этих новообразований в каких-то деятельностях. Но затем, по мере того как выделяются и оформляются нормы и средства построения парадигматических систем, по мере того как они становятся все более разносторонними и полными, работа по созданию самих парадигм становится все более независимой от работы по построению синтагматических систем. Если, к примеру, удается уловить некоторые принципы и тенденции развития парадигматических систем, то на основе их можно строить парадигматические системы, совершенно не обращаясь к работе по созданию соответствующих им синтагматических систем. Благодаря этому работа по построению систем мышления с какого-то момента отделяется от работы по содержательному описанию объектов и ситуации деятельности. Именно таким образом развертываются все математические и формальные гипотетико-дедуктивные теории.

К этому надо добавить, что парадигматические системы сами, как известно, выражаются в знаковых формах, в них транслируются от поколения к поколению и в них же передаются от одного человека к другому в процессах общения. Это значит, что по своему материальному оформлению — и на это мы уже указывали выше — парадигматические системы ничем не отличаются от синтагматических систем. Они не только могут рассматриваться как синтагматические системы, но и реально, на самом деле, могут становиться ими. Поэтому по отношению к ним будет справедливым все то, что мы говорили выше по поводу исходных синтагм: и над ними точно так же будут надстраиваться новые системы средств и новые системы нормирования, как языковые, так и мыслительные.

Некоторые механизмы развития систем знаний и знаков

Резюмируя сказанное выше, мы можем утверждать, что любая, в принципе, система знаний и знаков может и должна рассматриваться в двойной системе отношений. С одной стороны — как парадигматическая система средств по отношению к определенным синтагматическим системам, описывающим некоторые объекты и ситуации деятельности. С другой стороны — как синтагматическая система, обеспечиваемая специальными средствами и управляемая определенными нормами, т.е. как система, над которой надстраивается еще одна или несколько специальных парадигматических систем. Существенно, что в каждом из этих планов системы знаний и знаков должны рассматриваться по-особому: синтагматические системы имеют одни закономерности и механизмы развития, а парадигматические системы — другие. Таким образом, если какая-то система знаний и знаков выступает и как синтагматика, и как парадигматика, то в ней как бы накладываются друг на друга и пересекаются две группы генетических закономерностей и механизмов. Они, образно говоря, растаскивают ее в разные стороны, отслаивают в ней части, которые подчиняются либо одним, либо другим закономерностям, непрерывно борются друг с другом, пока в конце концов не разрывают систему на две, но лишь с тем, чтобы затем вся игра началась вновь и каждая из вновь образовавшихся систем опять выступала как единство и наложение этих двух функций — синтагматической и парадигматической.

Современная система мышления, представленная в множестве систем разных наук и обслуживающих их философских и методологических концепций, является результатом длинной и сложной истории подобных расщеплений и дифференциаций, а также противоборствующих им процессов объединения и интеграции разных систем друг с другом, осуществляющихся благодаря человеческой деятельности и заданным в ней нормативам, установкам и ценностям. И чтобы понять какую-либо определенную систему или ее происхождение и развитие, мы всегда и обязательно должны брать ее не саму по себе, а в окружении других систем знаний и знаков, с одной стороны, тех, которые являются ее реализациями, а с другой — тех, которые служат средствами ее собственного построения.

Еще один вопрос требует здесь специального обсуждения, как имеющий исключительное значение сам по себе и для целей терминологической работы в особенности. Это вопрос о возможностях представления развития систем знаний и знаков либо как естественно происходящих процессов, либо как процессов, производимых искусственно.

Различение естественного и искусственного теснейшим образом связано с различением деятельностного и недеятельностного, не совпадает с последним¹. Рассматривая процессы деятельности или их развитие, мы можем оперировать понятием естественного в такой же мере и столь же оправданно, в какой мы пользуемся этим понятием при описании природных, физических, химических или каких-то иных процессов.

В основе понятия об искусственном лежит связь между нормой и ее реализацией. Если какой-то социальный объект создается деятельностью таким, что он полностью соответствует своему заранее данному образцу или норме, если мы берем этот объект лишь с тех сторон и в тех аспектах, которые совпадают с соответствующими сторонами и аспектами образца, то мы говорим, что этот объект создан искусственно или, проще, является искусственным. Если же объект, создаваемый какой-то деятельностью, отливается от образца или нормы, в соответствии с которыми он создавался, если он получился непохожим на образец или вообще не имел образца, то мы говорим, что этот объект возник естественно или, проще, является естественным объектом.

Из этого определения можно заметить, что средства деятельности и норма не совпадают друг с другом. Мы сознательно вводили определения естественного и искусственного на объектах, создаваемых деятельностью. Это позволяет нам утверждать, что в обоих случаях существовали средства создания объекта. Но это обстоятельство не влияет на характеристику объекта как естественного или как искусственного: он может быть как тем, так и другим. Основание для характеристики объекта как естественного или искусственного и соответствующей трактовки процесса его появления, повторяем, лежит в отношении этого объекта к образцу или норме. Наверное, можно сказать, что на материале структур и процессов деятельности мы выделяем еще одну функциональную структуру, задаваемую отношениями нормирования и реализации нормы, и характеризуем один из элементов этой системы — объект реализации — по отношению к другому элементу системы. Такова абстрактная схема, лежащая в основе этого различения. Она очень проста, если понята природа самого отношения нормирования-реализации. Но значение этой схемы исключительно велико. Достаточно сказать, что от нее зависит понимание исторических процессов, происходящих в любых социально-производственных и культурных системах, в том числе — в системах мышления, языка, науки, службы терминологии и т.д. и т.п.

Для полноты нужно отметить также, что анализ и описание подобных объектов, берем ли мы их в функционировании или в развитии, характеризуем процессы или «статические» структуры, связаны с совершенно особой логикой — логикой функциональных и функционально-морфологических систем. Выше мы уже несколько раз сталкивались с особенностями этой логики и еще не раз нам придется столкнуться с ними в дальнейшем, но всегда вызывает удивление необычный характер тех выводов и утверждений, которые нам приходится делать, чтобы правильно понять природу рассматриваемых объектов.

В частности, принципы этой логики заставляют нас разделять и противопоставлять друг другу, с одной стороны, процессы происхождения какой-либо сложной системы, когда вырабатываются и формируются его нормы, а с другой — процессы развития, когда нормы уже сложились, а сами объекты являются реализациями их. По сути дела грань, разделяющая происхождение и развитие, разделяет вместе с тем два объекта или два состояния в процессе развития социального целого, когда первое состояние предстает в виде объекта одного типа, а второе состояние — в виде объекта уже принципиально иного типа, включающего первый объект в виде ассимилированного и управляемого элемента. В подобных случаях с исключительной остротой встают вопросы определения полноты и целостности объекта изучения, ибо объект непрерывно превращается в качественно другое образование, из целого становится элементом целого, а вместе с тем теряет свои независимые законы и приобретает иные законы и механизмы жизни. В традиционных исторических исследованиях, будь то исследования по истории общества или исследования по истории науки, языка и т.п., до сих пор не разработаны методы анализа и описания процессов развития подобных объектов и их превращения в новые объекты. Отчасти это объясняется тем, что во всех этих исследованиях по сути дела совершенно игнорировались процессы сознательного анализа и проектирования различных объектов, предваряющие производство. Из-за этого никогда не удавалось понять и охватить непрерывный выход таких объектов «из себя» и «за себя», а вместе с тем — непрерывное объединение и слияние существенно разнородных явлений: идеально-духовных и материально-вещественных. Все это создает дополнительные трудности на пути анализа процессов развития научных знаний и складывающейся сейчас терминологической работы, ее целей, функций и форм организации.

Из сказанного выше следует, что при описании развития или функционирования систем науки или систем терминологии мы должны членить исторический процесс на два противопоставленных друг другу периода. В первом, когда существует как бы первый слой объекта, мы должны выделить такие ситуации разрывов, которые делают необходимым новое специальное нормирование преобразуемых или, соответственно, создаваемых нами объектов, затем проанализировать и описать процесс появления или выработки самих норм. Здесь тот, кто создает нормы, выступает как внешняя система по отношению к тому объекту, который нормируется, а сами нормы — как продукты деятельности этой внешней системы — выступают в качестве объектов, внешних для исходного объекта и лишь добавляемых к нему. Выше мы уже описывали подобные процессы как процедуры рефлексивной ассимиляции одних объектов и ситуаций деятельности другими деятельностями и, в конечном счете, другими системами объектов. Во втором периоде или отрезке исторического процесса мы должны начинать с уже сложившегося объекта, включающего в себя как норму, так и объект, служивший прообразом для нее. Это будет вместе с тем новая структура социальной деятельности, подчиняющаяся иным законам и механизмам развертывания, во всяком случае, если сравнивать их с законами и механизмами развития исходного объекта и исходной деятельности. Это объясняется в первую очередь тем, что во вновь сложившейся системе принципиальным образом меняются роль и значение нормы. Если на первом этапе она лишь создавалась и при этом выводилась из объекта, то на втором этапе начинается процесс ее реализации; объект, который она нормирует, как бы насильственно подгоняется под саму норму, а благодаря этому изменения этого объекта перестают быть естественными, имманентными, становятся искусственными, производимыми извне. Одновременно благодаря объединению нормы и ее реализаций в один объект появляется целое, которого раньше не было, и теперь естественно развивается дальше лишь оно. В более сложных случаях исходный объект не теряет целиком своих внутренних сил и внутренних процессов развития, они продолжаются в нем, но норма все равно оказывает свое влияние, она как бы накладывается на этот процесс и начинает им управлять.

С точки зрения этой схемы мы и должны характеризовать терминологическую работу, ее цели, функции и нормы организации.

Цели и продукты терминологической работы

По сути дела тот или иной ответ на вопрос, чем могут и должны быть продукты терминологической работы, определяется нашими представлениями о механизмах и законах развития человеческой деятельности. В неявном виде это вопрос о том, как мы проектируем и планируем будущую специальную деятельность, превращая ее естественные изменения в сознательно управляемое и искусственно осуществляемое развертывание.

Описанные выше механизмы создания и развития синтагматических и парадигматических систем знаний и знаков могут быть резюмированы указанием на два процесса: 1) непрерывные рефлексивные выходы деятельности за границы уже созданных организованностей и ассимиляция их новой деятельности (по принципу «матрешки»); 2) сплющивание сложных, рефлексивно иерархированных систем деятельности в «плоские» слои за счет объединения и переорганизации норм и средств деятельности, полученных на разных уровнях рефлексии. Последнее означает фактически постоянную тенденцию к исключению и элиминированию более сложных видов деятельности, возникших на безе рефлексии, в то время как первое ведет к противоположному — рассасыванию и растворению более простых деятельностей в структурах более сложных. Отношение между этими двумя тенденциями регулируется, с одной стороны, сопротивлением человеческого материала, а с другой — специальными формами социального закрепления профессий — институциональными и организационно-учрежденческими.

Поэтому, рассматривая научно-техническую деятельность в ее современном состоянии, не так-то легко отделить в ней то, что принадлежит и должно принадлежать, с одной стороны, ученым-предметникам или инженерам, а с другой — терминологистам-профессионалам. Деятельность современного ученого или инженера, какой бы они ни была — экспериментально-эмпирической или дедуктивно-теоретической, детерминируется сразу многими нормами и соответствующими им средствами; это значит, что в продукте, казалось бы, одной, цельной деятельности реализуется сразу несколько разных норм, а сама деятельность, производящая этот продукт, является «генетическим сплавом» нескольких разных деятельностей. Хотя в процессе исторического развития эти нормы появлялись в разное время, одна вслед за другой, и каждая следующая, как правило, была результатом рефлективного выхода человека за пределы прошлой деятельности и, следовательно, была связана с ассимиляцией прежнего объекта в новых структурах деятельности, впоследствии все эти нормы, возникшие на разных слоях и уровнях деятельности, как бы «опускались вниз», соединялись с исходными нормами, и благодаря этому многослойная деятельность, содержавшая внутри себя рефлексивное отношения, превращалась в однослойную. Таким образом, если мы возьмем деятельность современного исследователя, то в ней, как правило, уже «сняты», свернуты среди прочего также и нормы построения терминов и систем терминов. Современный исследователь, другими словами, пользуется результатами терминологической работы, поскольку они представлены у него как определенные нормы или требования к продукту его собственной деятельности и поскольку вместе с тем он получил от терминологистов средства, чтобы сделать свой продукт соответствующим этим нормам.

Но сама существующая терминологическая работа и ее традиционные продукты должны быть подвергнуты сомнению. Во всяком случае мы должны заново все исследовать, проверить эффективность этой работы, которая проводится сейчас, и, возможно, сформулировать новые цели и задачи, а соответственно им — перестроить средства. Поэтому нам придется исходить не только из образцов современного исследования, в которое терминологическая работа уже внедрилась, а из тех форм и способов научного исследования, которые существовали до появления собственно терминологической работы и впервые ее породили.

Именно такие типы научно-исследовательской работы, возникающие вокруг ситуации общения, мы и характеризовали выше в самых общих чертах, в первую очередь — по их функциям и отношениям к другим видам деятельности. Теперь эти описания нужно конкретизировать, вводя в них характеристики видов научно-исследовательской деятельности. Когда это будет сделано, на следующем шаге нужно будет, следуя общей схеме, изложенной выше, выявить и описать те типы разрывов, которые возникают в этих деятельностях и требуют собственно терминологической работы².

Но сами по себе эти разрывы не определяют однозначно способов, какими нужно из них выходить. Выше мы уже говорили о том, что один и тот же разрыв деятельности может быть восполнен разными способами, и каждый будет задавать особое направление дальнейшего развития деятельности. Таким образом, описав характерные разрывы, возникшие в научно-исследовательской деятельности, те разрывы, которые, по нашему ретроспективному мнению, были специфическими для терминологической работы, мы должны будем еще определить цели и задачи самой терминологической работы. В зависимости от того, как мы введем их, сама терминологическая работа будет иметь тот или иной характер.

Таким образом, конкретные задачи терминологической работы будут определяться в первую очередь разрывами в научно-исследовательской деятельности, а во вторую — нашими целевыми установками и соответственно нашими представлениями о том, как нужно из этих разрывов выходить.

Чтобы показать, что цели терминологической работы отнюдь не очевидны и не определяются сейчас достаточно однозначно, приведем несколько примеров.

Общая формулировка целей, принимаемая многими авторами, гласит, что упорядочение терминов должно обеспечить взаимопонимание ученых какой-либо научной области. Но в эту формулировку не входят условия, при которых должно быть обеспечено взаимопонимание. Если, к примеру, мы выдвигаем в качестве цели понимание научного текста при минимуме специальных средств, то тогда нужно стремиться к тому, чтобы сделать синтактико-грамматические структуры обычного словесного языка изоморфными понятийными структурами. По этому пути, как известно и идут при построении некоторых разделов языка науки, в частности, при построении номенклатуры химических соединений. Основное требование, которое там выдвигают, — возможность восстановления структурной формулы химического соединения по его словесному названию. Чтобы записывать структурную формулу на основании названия соединения при таком построении языка, человек не должен иметь никаких специальных понятийных средств и может работать совершенно автоматически на основании знания имен элементов и групп и простых правил комбинирования их знаков при записи. Но такие способы построения языка, при всех их преимуществах, обладают многими недостатками. Поэтому требовать сведения понятийных средств к минимуму в общем случае мы не можем. Но если, исходя из этих соображений, мы сформулируем целевую установку как достижение взаимопонимания на основе достаточно развитых понятийных средств, то это задаст уже принципиально иное направление терминологической работы, при котором терминологист никак не сможет обойтись без логика и должен будет строить всю свою работу с ориентировкой прежде всего на логические системы и принципы их построения. Нередко говорят, что продуктом терминологической работы должны быть «системы терминов», выражающие соответствующие «системы понятий». Ясно, что такая формулировка сводит все к языковому и лингвистическому планам. Между тем у С.А.Чаплыгина и Д.С.Лотте задача формулировалась в значительно более общем виде: она была неразрывно связана с построением также и соответствующей системы понятий³.

По сути дела это была одна задача: построение понятий, хорошо выраженных в терминах, и построение терминов, которым соответствуют хорошо структурированные понятия. Но в зависимости от того, какую из этих формулировок задачи мы принимаем, получаются существенно различные направления терминологической работы с разными объектами перестройки и с разными средствами. Но если первая задача — упорядочение научной терминологии в лингвистическом аспекте — достаточно понятна при этом и методы ее решения, как представляется, достаточно разработаны, то вторая — построение систем понятий одновременно с выражающими их системами терминов, не определена в самой своей постановке, не говоря уже об отсутствии каких-либо методов работы.

Кроме того, достаточно очевидно — и в общем виде мы говорили об этом выше, — что построение систем понятий и ситсем терминов отличается от введения знаний в ходе анализа тех или иных объектов и создания терминов, фиксирующих эти знания. По сути дела построение систем понятий и систем терминов является метанаучной работой, опирающейся на анализ самой деятельности ученого-исследователя и продуктов его деятельности — знаний, но она уже давно осуществляется самими учеными-теоретиками, лишь использующими нормы и средства, выработанные службой терминологии. При этом ученые всегда одновременно создают понятия и выражающие их термины и вводят те и другие в системы.

Конечно, можно было бы говорить, что построение терминов и систем терминов не входит в задачи ученых-предметников, что это — специфические задачи терминологистов. Однако непродуктивный характер подобных расчленений, мы полагаем, очевиден для всех. Поэтому обычно говорят, что эта работа должна делаться учеными-предметниками совместно с терминологистами-профессионалами. Но тогда смазывается различие в задачах и способах деятельности тех и других. Вопрос о том, что же собственно должен делать терминологист, в чем его специфические цели и задачи, остается невыясненным.

Кроме всего прочего, подобная формулировка целей терминологической работы не дает оснований для обособления ее в самостоятельную сферу деятельности и в самостоятельную специальную службу. Если же, напротив, мы исходим из идеи обособления терминологической работы, то должны подвергнуть сомнению сам тезис, что она должна давать тот же самый продукт, какой дают в результате своей профессиональной работы ученые-предметники.

Но это означает, что мы сомневаемся в том, что целью работы терминологистов должны быть системы понятий и системы терминов. Скорее ее назначение и цель в том, чтобы давать нормы и средства ученым-предметникам, строящим системы понятий и системы терминов. Но такое определение целей и задач, очевидно, будет определять совсем особую структуру терминологической работы. Если терминологистам здесь и придется вырабатывать какие-то системы понятий и терминов, то лишь в качестве образцов и норм для подобной же работы ученых-предметников.

Мы привели все эти примеры и соображения не для того, чтобы затвердить какую-то одну цель и какое-то одно направление терминологической работы, а для того, чтобы показать, что сами они в принципе весьма разнообразны, недостаточно определены и что сам вопрос о целях и задачах требует самого пристального внимания и дополнительных уточнений⁴.

Не меньшие сомнения вызывают представления об объекте деятельности терминологиста-инженера, в том числе — представления об исходном материале, который он должен преобразовать, и продуктах его деятельности. Во многом это зависит еще от того, как мы будем представлять его самого — как конструктора или как проектировщика. Наиболее тонким и интересным здесь оказывается вопрос о существовании самих терминов и понятий.

С точки зрения здравого смысла, термины и понятия существуют в научных системах, создаваемых учеными-предметниками. Терминологист-исследователь имеет их перед собой в качестве объектов изучения, он выявляет их законы жизни и создает о них представления или знания. Это — типичная позиция натурализма, отражения которой в философии критиковал К.Маркс⁵. Постулируя существование терминов и понятий в научных системах, создаваемых учеными-предметниками, мы забываем, что и понятия, и термины, во-первых, являются предметами практической, инженерно-конструктивной или проектировочной деятельности терминологиста, а во-вторых, как и всякие другие предметы деятельности, как любые социальные объекты, они имеют всегда по меньшей мере двойное существование — один раз в виде образца или нормы этого предмета, а другой раз — в виде реализации этого образца или нормы в другом материале. Точнее даже нужно сказать, что понятие или термин как объекты существуют в виде связки по меньшей мере из двух элементов — образца (или нормы) и его реализации.

Главным тогда становится вопрос: кто, собственно, создает нормы, которые по сути дела порождают понятие и термин и делают их особыми и самостоятельными предметами деятельности? Если такие нормы создаются учеными-предметниками, то терминологист действительно может иметь понятия или термины как бы перед собой, но не в виде предметов своей практической деятельности, а в виде материала, на который он еще должен наложить свою деятельность — познавательную и инженерно-конструктивную — и посредством ее как бы вырезать в понятиях и терминах какие-то новые, свои специфические предметы деятельности.

Если же нормы, впервые выделяющие и создающие понятия и термины, вырабатываются самими терминологистами, тогда в научных системах, созданных учеными-предметниками, нет и не может быть ни понятий, ни терминов в собственном смысле этого слова. И те, и другие впервые создаются на материале научных текстов, благодаря тому, что терминологисты делают определенные элементы и части текстов предметами своей деятельности и создают в ходе этого определенные нормы, как бы вырезающие эти элементы и части из научного текста. Принимая такую трактовку, мы должны будем ответить на вопрос, что же представляют собой те элементы научных текстов, которые выделяются терминологистами благодаря их специфическим нормам. Причем этот анализ будет отличаться от анализа того материала, на котором впервые создаются собственно терминологические нормы. Вполне возможно — и даже более того, именно это является наиболее вероятным, — что терминологические нормы возникают совсем не на базе текстов и не из анализа их, а на основе уже существующих норм — логических и лингвистических (в том числе логических и лингвистических норм термина) — и путем установления между ними определенных соответствий и конструктивных отношений⁶. Лишь потом созданная таким образом норма относится непосредственно к текстам и «находит» в них свой объект.

Нетрудно заметить, что если дело обстоит именно таким образом, предмет деятельности будет меняться каждый раз, когда будет появляться новая рефлексивная деятельность и над прежними слоями норм и их реализаций будут надстраиваться новые слои норм и средств. Многочисленные данные, полученные на материале самых разнообразных видов деятельности, показывают, что именно так и происходит на деле. Но это фактическое подтверждение не снимает того очевидного теоретического парадокса, что с каждым усложнением структуры деятельности и создаваемого ею предмета должны были бы исчезать, испаряться прежние объекты. Во всяком случае с появлением каждого нового слоя предмета деятельности должна нарушаться преемственность между объектами. Многие данные из истории науки, когда мы берем их как бы в локальных точках, подтверждают и это, но в целом — об этом неопровержимо свидетельствует история науки и, в частности, ее экспериментальная часть — объекты сохраняются и проходят через многие слои деятельности, лишь изменяясь, но сохраняя свое основное ядро. Этот эффект нетрудно объяснить, сохраняя в силе все сформулированные выше положения, если вспомнить, что в системе научных предметов существует специальное образование, созданное именно для того, чтобы давать представление об объектах и объективном мире и поддерживать их постоянство в сменяющих друг друга структурах предметов и деятельностей. Это образование называется онтологической картиной или просто онтологией. За счет онтологических картин происходит как бы сплющивание предметов: содержание, выражаемое самыми разнообразными элементами научного предмета — средствами, знаниями из системы теории, эмпирическим материалом, методом, — собираются воедино и выражаются в одной графической структуре, которой приписывается индекс реальности. Благодаря этому происходит не только постоянное выделение разных сторон и аспектов объекта, но и обратный процесс объединения уже выделенных сторон и «снятия» их в едином изображении. Если эти два процесса находятся в равновесии и органически дополняют друг друга, то каждый новый слой в предмете строится уже не над нормами и реализациями прежних предметов, а над онтологической картиной, замещающей и репрезентирующей объект. В результате новое содержание, новые стороны и аспекты извлекаются уже не из предмета, а из объекта и вновь погружаются в него на следующем этапе, когда строится новое представление объекта, конфигурирующее все полученные до этого абстрактные представления⁷.

Заметим здесь мимоходом, что подобные структурные представления предметов позволяют снять типичные парадоксы, непрерывно возникающие в логических, лингвистических, а в последнее время и в собственно терминологических разработках. Например, ставится вопрос о том, отличаются ли термины от обычных слов, а терминосистемы соответственно — от обычных языковых систем. На него отвечают по-разному: одни говорят, что не отличаются, и показывают это на материале, другие, наоборот, утверждают, что между этими системами существует принципиальное различие и тоже подтверждают это не менее доказательными данными. Правы и те и другие. Термины и терминосистемы как предметы и объекты деятельности включены в несколько различных систем нормирования, представляют собой реализации как общелингвистических, так и специально терминологических норм, а это дает основания для утверждений обеим спорящим сторонам.

Итак, весьма сомнительной является возможность существования терминов и понятий в деятельности ученого-предметника, если мы берем эту деятельность в генетически абстрактных формах, т.е. независимо от деятельности логика и терминологиста и как бы до появления их. Если же мы берем деятельность ученого-предметника в генетически конкретной форме, т.е. в связи с деятельностями логика и терминологиста, и после того, как в нее уже поступили продукты их деятельности — нормы правильно построенных терминов и понятий или их систем, то тогда существование терминов и понятий оказывается зависимым от деятельности логкиа и терминологиста, а следовательно, сами термины и понятия должны рассматриваться как создаваемые этой деятельностью. Но опять-таки — не непосредственно. Логик и терминологист создают лишь нормы понятий и терминов, а сами понятия и термины, если и говорить, что они создаются ими, то через посредство деятельности ученых-предметников.

Приняв такую постановку вопроса, мы сводим нашу проблему к двум группам вопросов: 1) что представляют собой нормы терминов, понятий и их систем, которые должны создаваться терминологистами и логиками, 2) что представляет собой деятельность создания этих норм, какие структуры деятельности она ассимилирует, т.е. на каком материале живет, каковы ее основные элементы и общая структура.

Многие конкретные моменты и обстоятельства нашего решения будут зависеть от того, ограничим ли мы всю работу терминологиста построением абстрактных норм или же будем считать, что ее продуктами должны быть конкретные и реализованные в определенном материале образцы систем терминов и понятий. Принимая последний вариант, мы фактически поставим перед собой вопрос о том, могут ли реально существовать самостоятельные и отдельные друг от друга системы терминов и системы понятий. При задании абстрактных норм это не может вызывать никаких сомнений: научные системы могут рассматриваться как бы с разных сторон, в разных проекциях, и одна будет выступать как фиксирующая система терминов, а другая — как фиксирующая система понятий. Это будут разные знания об одном и том же. Сами нормы будут в данном случае знаниями, или, если привлечь к рассмотрению также и проектирование, — проектами. Но такое представление, очевидно, исключает возможность создания каких-либо реальных образцов систем понятий отдельно от систем терминов и систем терминов отдельно от систем понятий.

В этом пункте мы обнаруживаем весьма тесное переплетение и чуть ли даже не совпадение двух деятельностей, которые мы до того тщательно различали и противопоставляли друг другу — инженерной и исследовательской. Абстрактная норма, заданная таким образом, как мы это сделали выше, оказывается продуктом исследования, в то время как она должна быть продуктом инженерии. Этот результат достигается, по-видимому, за счет особенностей проектировочной деятельности: то, что потом выступает как проект, сначала часто бывает знанием.

Таким образом, основным продуктом и первой целью терминологической работы оказываются нормы систем терминов и систем понятий, выступающие не в виде конкретных образцов, а как описания их с каких-то сторон.

Но описания-нормы такого рода не могут исчерпать всех необходимых продуктов терминологической работы. Чтобы строить описания систем терминов или систем понятий, нужно строго и корректно поставить саму задачу. А это в свою очередь означает, что нужно знать, что такое термин и понятие и соответственно — что такое система терминов и что такое система понятий; иными словами, нужно иметь понятие о термине и понятие о понятии. Последние будут управлять деятельностью по описанию и нормированию конкретных систем терминов и понятий.

Мы пришли к выводу, весьма существенному для определения дальнейших и наиболее важных направлений терминологической работы. Основной центр тяжести в них перемещается на исследование и определение таких сугубо теоретических вопросов, как вопросы о том, что такое термин и понятие.

Но и все сказанное характеризует цели и задачи терминологической работы лишь в самом схематическом виде; чтобы достичь того, что перечислено, нужно решить еще массу других вспомогательных задач и проблем. Так, в частности, чтобы отвечать на вопрос, что такое термин и понятие, нужно иметь средства и методы для подобной работы. Они, естественно, тоже на каких-то правах и при каких-то позициях войдут в сферу терминологической работы. Чтобы на основе понятий о термине и понятии строить описания конкретных систем терминов и понятий, точно так же нужно иметь специальные средства и методы. Они тоже будут входить в качестве элементов в структуру терминологической работы, а если их не окажется, то понадобится специальная деятельность по созданию их, а для нее — свои средства и методы. Таким образом, мы втягиваемся в обсуждение вопроса о структуре терминологической работы как особой сферы деятельности и особого института.

Вместо заключения

Итак, в ходе своего анализа мы подняли — и это неизбежно должно было случиться — вопрос о существовании терминов и терминосистем. Мы хотели выяснить, что является и что должно быть продуктом терминологической работы, с какими предметами и объектами реально имеют или должны иметь дело разные представители терминологической службы, что именно они преобразуют, создают и изучают — и здесь мы столкнулись не только с множественностью этих предметов и объектов, соответствующей множественности разных позиций внутри терминологической службы, но также с удивительной на первый взгляд произвольностью их, зависящей от степени и уровня развития самой терминологической работы, ее дифференцированности и форм социальной организации.

Когда мы имеем дело с уже устоявшимися областями инженерии или науки, то в их конструкциях предметов и объектов совершенно перестаем замечать качества созданности, нам кажется, что все это — естественно существующие объекты, независимые от инженерной и познавательной деятельности человека, противостоящие ей. Но когда какая-либо новая область или сфера деятельности только еще складывается, только оформляется, когда ее функции и ее назначение определены еще неявно — через разрывы в других деятельностях и необходимость преодолевать их, когда еще неясно, какой именно будет эта деятельность и как она будет социально организована, когда нет еще культурной традиции, получаемой по наследству от предшествующих поколений, тогда нет и иллюзии естественного существования соответствующих этой деятельности предметов и объектов, ибо их приходится создавать, конструировать с тем, чтобы организовать и оформить саму деятельность.

Именно в такой ситуации обычно встает методологическая проблема существования предметов и объектов (ср. с проблемой существования треугольника у Евклида, пустоты — у Аристотеля и Галилея, бесконечно малой — у Ньютона и Карно, эфира — у Максвелла и т.п.). В такой же ситуации, примерно на таком же этапе развития встает проблема существования термина в терминологической работе. И решение ее мы ищем на тех же путях, какими шли исследователи в других науках, хотя со значительно большим осознанием и пониманием процедур своей собственной работы, ибо средства для такого понимания уже были даны нам в сочинениях Фихте, Шеллинга, Гегеля и Маркса. Они поставили конструкции предметов и объектов знания в зависимость от теоретической и практической деятельности (сейчас мы могли бы добавить: в зависимость от социальных форм ее дифференциации и организации) и таким образом сделали специальное изучение деятельности условием и предпосылкой решения собственно предметных и объектно-онтологических проблем.

Чтобы теперь претворить эту принципиальную методологическую установку в теоретическую работу, мы должны обсудить и решить четыре группы тесно связанных между собой вопросов:

1) что такое предмет и объект деятельности, как они относятся друг к другу и как они создаются разными видами деятельности?

2) как относятся друг к другу предметы и объекты разных видов деятельности — инженерных, методических, научно-исследовательских и т.п., когда эти деятельности связаны друг с другом в сложные системы кооперации и объединены в единую сферу деятельности (скажем, наподобие терминологической сферы)?

3) каковы предметы и объекты в разных видах деятельности, объединяемых сферой терминологической работы?

4) что такое термин и может ли он быть предметом или объектом терминологической работы в целом или отдельных входящих в нее видов деятельности?

Решение первых двух групп вопросов находится в компетенции общей методологии и теории деятельности, решение двух последних — дело методологии терминологической работы, и более узко — метатерминологических исследований. Организационно эти два направления анализа можно разделить, но вряд ли можно надеяться решить проблемы последнего без решения проблем первого.

Главная трудность здесь состоит в том, что терминологическая работа должна сформировать свой научный предмет и внутри него сконструировать термин и треминосистему в качестве абстрактных объектов изучения, исходя из материла уже существующих деятельностей ученых-предметников и обслуживающих их деятельностей языковедов и логиков. При этом продукты конструктивной деятельности терминологистов — специфически терминологические нормы, с одной стороны, должны фиксировать отношение между логическими и лингвистическими нормами и войти в единую систему с ними, а с другой стороны, должны определить и нормировать специфические отношения между некоторыми словами (или словосочетаниями) в тексте и понятиями, превращающими эти слова (или словосочетания) в термины. Каким образом вся эта сложнейшая система отношений и связей между тремя группами норм (или большим числом их), с одной стороны, между этими нормами и элементами или аспектами синтагматических систем, с другой, между разными элементами и аспектами текстов и их содержанием, с третьей, могут стать единым объектом специально научного, собственно терминологического изучения — вот проблема, которая в первую очередь должна обсуждаться в методологии терминологической работы. Но ее анализ и решение неразрывно связаны с анализом структуры и социальных форм организации всей сферы терминологической работы; по сути дела это — одна проблема, лишь рассматриваемая с разных сторон и, соответственно этому, по-разному представляемая.

Заканчивая эту работу не позитивными утверждениями и выводами, а постановкой проблем и задач для будущих исследований, мы продолжаем основную традицию методологических разработок. Иногда говорят, отчасти в шутку, отчасти всерьез, что методология только тогда может считаться хорошей и удачной, когда вместо одной проблемы, преодоленной ею, она порождает много других, значительно более сложных, чем первая. В этом плане мы можем считать нашу работу, во всяком случае, удовлетворительной: она поставила целый ряд метатерминологических проблем, которые не стояли раньше, и наметила рамки их обсуждения. Эти проблемы, как мы надеемся, станут темой и предметом специального анализа для нас самих и для других исследователей, принимающих теоретико-деятельностную концепцию.

93. См.: «Естественное и искусственное», «Обучение и развитие», стр. 105-117.

94. По сути дела у Д.С.Лотте («Основы построения научно-технической терминологии») все основные ситуации и возникающие в них разрывы уже описаны, и нам достаточно будет воспроизвести их в схемах структур деятельности.

95. «Ни по одной отрасли техники (дисциплины или науки) нельзя воспользоваться для работы по терминологии готовым сводом определений понятий... Поэтому всякой работе над терминами должна предшествовать работа над выявлением понятий. Но это не все: приходится относиться критически не только к распространенным определениям, но и к самим понятиям, устраняя явно устарелые и ненаучные и вводя иногда для ясности и удобства новые» (Д.С.Лотте. Основы построения научно-технической терминологии, стр. 10).

96. Д.С.Лотте хорошо видел и понимал, почему нужно перестраивать и упорядочивать термины, но он недостаточно проанализировал и представлял себе, что будет происходить с продуктами его работы, кому они поступят и как ими будут пользоваться. Если говорить в терминах управления, он достаточно хорошо представлял себе, какой должна быть идеально организованная терминология, но он не проанализировал пути достижения этого идеала, в частности, пути и способы реализации проектов, создаваемых КНТТ (ср.: «Основы построения научно-технической терминологии», стр. 13). А этот момент, как это ни странно, имеет существенное значение для определения продуктов терминологической работы, ибо к ним предъявляется непременное требование реализации.

97. См.: К.Маркс и Ф.Энгельс. Сочинения, т. 3, стр. 1.

98. Ср.: «Любой научно-технический термин в противовес обычному слову (или словосочетанию) должен иметь ограниченное, твердо фиксированное содержание. Это содержание должно принадлежать термину независимо от контекста, в то время как значение обычного слова уточняется лишь в определенном контексте в сочетании с другими словами» («Основы построения научно-технической терминологии», стр. 18); «Кроме чисто классификационных связей при построении или отборе терминов, нужно учитывать также и иные более или менее близкие связи, существующие между рассматриваемыми понятиями» (там же, стр. 29); «Роль термина нельзя ограничить лишь функцией «наименования». Научная терминология должна представлять собой не простую совокупность слов, а систему слов и сочетаний, определенным образом между собой связанных...» (там же, стр. 73). Но за счет чего достигаются эта фиксированность содержания независимо от контекста и эта систематичность терминов, соответствующая систематичности понятий?

99. В.А.Лефевр. О способах представления объектов как систем — сб. «Тезисы докладов симпозиума "Логика научного исследования" и семинара логиков». Киев, 1962; Г.П.Щедровицкий, В.Н.Садовский. К характеристике основных направлений исследования знака в логике, психологии и языкознании. Сообщение I; «Концепция лингвистической относительности», «Конфликтующие структуры», стр. 4-11.